Юлий Файбышенко - В тот главный миг

Он оскорбился от одного этого воспоминания.

— Эй!—крикнул он разговаривающей троице,—Давай работать!

Они, не торопясь, поднялись.

— Слышь, Артист! — Чалдон пошел к нему, протягивая на руке какой-то комок,— Напали на золото.

— Стой! — крикнул Аметистов и взвел курок, Чалдон уронил комок, развел руками и ушел к остальным на шурф.

Эти ребята ему сначала даже нравились, но Седого он не понимал, Тот и говорил как-то уж очень умно, и вообще от такого фраера с его ученостью можно было ждать чего угодно. Колесников был другим: высокий, красивый, сразу видно, что офицер. Да и командовать он умел, даже когда вроде и не командует. Нерубайлов и Чалдон были работники, и это качество, хоть сам он его и не имел, тоже Актеру было по вкусу. Но, конечно, Хорь и Лепехин были мастью выше. Лихо они взяли власть в свои руки. Одно плохо, что Саньку убили. Почему кончили завхоза, он не знал, да и не его это было дело. Но Саньку зря... Хотя и эти хороши. Алеху-возчика пришили... Интересно, за что? Наверно, хотел продать. За иное не режут. И что они там замышляют, паскуды? Ладно, приедет Хорь о Лепехиным,— сразу разберутся. Что те, что эти... Держись, Митя, наших тут нет. Одни волки, и ты волк, и, ежели не докажешь, что у тебя с клыками порядок, они тебя сожрут и костью не подавятся.

Лошадь щипала траву. Листья осины, мелкие и острые, шелестели у самого лица. Под его родным городом тоже были осиновые рощи и много дуба. Дуба в Сибири нет. Он вдруг затосковал по дубовым раскидистым кронам, по дому. И тут увидел, как Чалдон, только что отбросивший за спину какой-то ком, вдруг повернулся и кинулся на этот ком, как вратарь на мяч, прикрыл его всем телом. И тотчас же с матерщиной на Чалдона ринулся Нерубайлов.

Седой, оглянувшись на них, продолжал неохотно долбить породу. Колесников пытался разнять дерущихся, но это было не просто сделать. Золото, что ли? От этой мысли Актер пришел в смятение. Нельзя сказать, что он душу бы положил за деньги. Нет, скорее его привлекали всякие приключения, он никогда не крал — ни в школе, ни на заводе, ни в армии, но если золото само пришло в руки, он бы от него не отказался. Аметистов тронул было лошадь, но остановился. Приказано же не подъезжать.

Колесников, все еще пытавшийся разнять борцов, обернулся к нему:

— Помоги! Они друг друга до смерти убьют.

«Пусть убиваю», мне-то что,— подумал Актер,— но вот золотишко надо выхватить. Раз так сцепились,— значит, нашли самородок». Он ударил лошадь каблуками.

— Едет,— шепнул, наклоняясь к своим, Колесников,— Глядите, ребята!

Лошадь задышала над самым ухом.

— А ну, уймись,— приказал Актер и ткнул в спину Нерубайлова карабином. В тот же миг Колесников рывком выхватил у Актера оружие. Лошадь взвилась, но Нерубайлов уже висел на всаднике. Он сбросил Аметистова на землю, тот руками и ногами отпихивал навалившегося Нерубайлова, но к ним кинулся Чалдон, блеснуло кайло, и с Актером все было кончено.

Колесников отвел глаза от лежащего тела и заметил прицельный, жесткий взгляд Соловово. Тот стоял на бруствере шурфа и смотрел прямо на него.

Чалдон и Нерубайлов занесли под сосны Аметистова. Положили его на мох, забросали ветками и хворостом. Лошадь привязали поблизости. Она еще могла понадобиться. Вдруг заскрипела трава, и голос Соловово крикнул:

— Едут! Скорее в канаву!

Колесников кинулся к лиственнице у самой просеки, выглянул из-за нее. В промежутках между деревьями виден был конный. Кажется, Глист. Надо его встретить так, чтобы он не успел выстрелить: один выстрел — и все пойдет прахом. У тех в руках Альбина, а у них одна только обойма на карабин.

— Чалдон,— сказал он,— возьми карабин и дай ему проехать. Стреляй только в крайнем случае. Лучше бы его напугать. Не надо тех, внизу, тревожить. Мы с Нерубайловым к канаве. Как только он подъедет к нам, заходи с тылу. И действуй.

Через несколько секунд Колесников рядом с Соловово орудовал кайлом, а Нерубайлов, присев на корточки, рассматривал комки, в которых, если их покорябать, тускло светилось золото.

Затопали копыта, и Колесников обернулся. Глист подъезжал лихо. Заметно было, что он пьян. У самого шурфа, почти наехав на сидящего на корточках Нерубайлова, он осадил лошадь и заорал:

— А ну, грузи золото, работнички! Мешки привез! И он сбросил прямо на Нерубайлова груду пыльных мешков.

Колесников осторожно, стараясь не спугнуть его, стал спускаться с бруствера шурфа. Глист веселился.

— Трудовой народ! — орал он, и лошадь приплясывала под ним, понукаемая каблуками,— жратву вам привез. Вкалывайте получше! Кто не работает — тот не ест.