Лиз Ригби - Полное затмение

— Нет. Потому что изменился я.

Поднимаясь в горы, Ломакс словно въезжал в осень. Прекрасные, печальные деревья горели красным и золотым.

Дорога в обсерваторию показалась ему длиннее, чем обычно. После каждого крутого поворота он ждал появления мерцающих куполов, а они все никак не показывались. Наконец он увидел их, но зрелище это не наполнило его, как прежде, радостным предвкушением. Ломакс ничего не почувствовал.

Когда он подъехал к стоянке, она оказалась так заполнена машинами туристов, что он не смог найти место для парковки. Тогда он направился к Фахосу, а затем уже спустился вниз по тропинке. Ломакс встретил знакомую женщину-гида, и та объяснила, что солнечное затмение пробудило интерес к астрономии, а Большой уход солнца сделал обсерваторию весьма популярным местом. Количество туристов возросло вдвое.

Скоро туристы уберутся восвояси. Осень вступит в свои права. Большие красные листья усеют горные дороги, а затем листья побуреют и намокнут, и придется ездить с осторожностью. За осенью наступит зима, и астрономы окажутся отрезанными от мира на целые дни, а то и недели.

Ломакс вошел в кабинет Эйлин Фрайл. Она не ответила на приветствие.

— Ломакс, вы принесли покрывала?

— Принес.

— Наконец-то. Крыло Б, первый этаж, комната номер двадцать.

Она протянула ключ и конторскую книгу, в которой следовало расписаться. Ломакс не стал спорить. Первый этаж считался самым неудобным, потому что, выходя из комнаты, приходилось запирать окна. И все равно туристы забирались в комнаты и умудрялись стащить бумажник, телевизор и даже одежду обитателей первого этажа. Некоторые астрономы запирали окна, даже собираясь в душ.

Ломакс неуверенно прошел мимо стеклянной стены. Никогда не знаешь, кто затаился внутри. Повинуясь внезапному импульсу, он завернул в гостиную.

Добермен просматривал распечатки, каскадом падавшие с его коленей на пол. Рядом стояли две чашки. Одна уже опустела, из другой поднимался аромат кофе. Несколько ученых — некоторых Ломакс не знал — сидели с журналами на коленях или играли в карты на столе. Как бы они ни притворялись занятыми делом, все то и дело поглядывали на окно. Евгений посапывал в углу.

Первым Ломакса заметил Макмэхон.

— Привет, Ломакс, — поздоровался он, словно Ломакс только что заскочил после недолгого сна, проведя всю ночь на Фахосе.

— Привет, — ответил Ломакс.

Добермен поднял глаза.

— Как поживаете? — спросил он.

— Прекрасно.

Ломакс повернулся, чтобы уйти, но Добермен окликнул его:

— Как Джулия? Почему она уволилась?

— Э-э… кажется, она уехала сразу после суда, видимо, в другой штат. Я точно не знаю, — отвечал Ломакс рассеянно, давая понять, что не хочет говорить о Джулии.

— Она даже не устраивает прощальную вечеринку?

Ломакс пожал плечами и отвернулся.

— Я хочу обсудить с вами Ядро Девять. Как можно скорее. Что-то там разладилось. Я собираюсь пересмотреть весь проект. — Добермен говорил решительным начальственным тоном.

— Хорошо, — бросил Ломакс через плечо.

— Вы не больны?

— Нет. — Голос Ломакса звучал безжизненно и равнодушно.

— Вы знаете, что наблюдаете этой ночью?

Ломакс остановился:

— Кто? Я?

— Ну да. Ваше имя вывешено на доске.

Ломакс направился прямо к доске объявлений. Все правильно. Он наблюдает этой ночью, ассистент — Родригес. Неожиданно Ломакс почувствовал возбуждение. Этой ночью он наблюдает, причем с самого большого телескопа, с Фахоса, такого огромного, что можно запросто потеряться в пространствах Вселенной. Последний раз проекту Ядро Девять выделяли время наблюдения много месяцев назад, а уж он, Ломакс, и забыл, когда имел возможность оседлать Фахос.

— С возвращением, — произнес голос позади него.

Йорген. Они обменялись дружеским рукопожатием.

— Как Элисон? — спросил Ломакс.

При звуке ее имени лицо Йоргена расцвело. Он и раньше не был хмурым, а теперь в лице проступили такая наивность и уязвимость, что Ломакс безошибочно узнал улыбку влюбленного. Он отвел глаза.

— Прекрасно, прекрасно, очень хорошо, — заверил Йорген Ломакса, все еще не выпуская его руки.

Ломакс погрузился в цифры — к ночному наблюдению следовало хорошенько подготовиться. Он нашел Родригеса в мастерской, окруженного болтами, гайками и прочими металлическими штуковинами, уцелевшими от старых приборов. Полки блестели от смазки.

— От слова «затмение» меня будет тошнить до конца жизни, — заявил Родригес.