Андрей Остальский - Жена нелегала

— Есть небольшой шанс, я ж тебе говорю. Но действительно, вы — мое прикрытие, мое алиби. Якобы.

— Что значит — якобы?

— Потому что на самом деле — скорее наоборот… Это мое объяснение для самого себя. Почему я хочу остаться жить с вами и бросить свою профессию. К которой меня, между прочим, готовили всю жизнь. К которой у меня вроде как высокое призвание. Неудобно же признаться самому себе, что я хочу это все бросить просто ради тихой семейной жизни.

А в реальности все объясняется проще — я, наверно, истратил запас отпущенных мне сил и энергии. Нервы вышли из строя. И с глазами беда. И не только с ними. Мне кажется, я вот-вот начну разваливаться.

— Тебе просто нужен отдых…

— Во-во, и Второй тоже на это напирал. Предлагал пару месяцев в санатории в России. А когда я отказался, то даже был готов разрешить мне отдыхать за границей. В Египте, в Тунисе, на Мадейре. Где угодно, только не в Америке. Слово «Америка» всегда наших старцев пугает.

— Прошу тебя, Карл, согласись! Отдохнешь, а там видно будет!

— Поздно, поздно, Джули, уже все доложено в ЦК наверняка. Может быть, даже в Политбюро. Теперь они меня в любом случае отзовут, даже если я скажу им, что передумал. А я не хочу возвращаться. Меня никто там не ждет.

— У тебя там нет семьи, родственников?

— Считай, что нет. А те, кто есть… Ладно, не хочу об этом…

Джули не знала, что еще говорить после этого. Все слова кончились.

А он сказал:

— Как странно, что ты меня теперь уговариваешь остаться шпионом… Но я понимаю, у тебя тоже нет хорошего варианта выбора. Поэтому ты и мечешься. Извини меня, я тебя втравил во все это. Колоссальное свинство с моей стороны.

— Не надо извиняться. Я все равно ни о чем не жалею — кроме одного. Что заставила тебя совершить такой безумный поступок. Но я не предполагала, что это возможно. Я не думала, что ты способен…

И Джули сорвалась. Заплакала. Заревела в три ручья. И он бросился к ней, поднял со стула. Обнял, стал целовать. Но она долго не могла успокоиться.

А потом они прожили три месяца. Почти счастливыми. Только за каждым углом Джули мерещилась слежка. Любой незнакомец был подозрителен: не достанет ли он из кармана пистолет с глушителем? Да и Карл был напряжен, хотя пытался скрывать это от нее. Опять барбекю делал, мясо жарил. И соседей, как в прежние времена, звали, даже Риту. Даже с теткой пытались мириться. И та ворчала, ворчала, но стала приходить на чай. И с какого-то момента чувство опасности начало притупляться.

Но однажды Карл ушел в город, на Сандгейтроуд прогуляться, газеты купить. А потом и Шанталь забрать из детсада. Но в четыре часа оттуда позвонили, спросили: почему за девочкой никто не приходит? Джули залепетала что-то, села за руль, съездила за Шанталь, привезла ее домой. Около дома бродила тетка.

Едва поздоровавшись, задала Джули немыслимый вопрос:

— Где твой Карл?

— За газетой пошел, но что-то задерживается, — сказала Джули не своим голосом.

— Имей в виду, — сказала тетка. — Мне Бриджит звонила. Говорит: кажется, только что видела Карла в Черитоне. В машине, набитой странными людьми. Машина стояла на светофоре, и что-то там внутри происходило, будто возня какая-то шла. Она, конечно, не может поручиться, толком рассмотреть не удалось. Но ей показалось, что Карл или похожий на него человек что-то ей пытался сказать, какой-то жест сделать, но ему не дали. Наверно, говорит, обозналась. Не может быть, чтобы это был ваш Карл. А ты как думаешь, мог он в Черитоне почему-то оказаться? А? Что ты молчишь?

Но Джули ничего сказать не могла. Даже головой покачать не сумела. Она уже даже и не слышала, что еще говорила ей тетка.

Потому что небо упало на землю.

Они уже довольно долго кружили по неотличимым друг от друга кварталам Оболони, киевского варианта московских Черемушек, когда Миша вдруг вцепился Данилину в руку и зашипел: «Вот он, смотри!» Данилин резко обернулся: его глаза скользнули по одной мужской фигуре, по другой… Все тоже какие-то одинаковые, как дома вокруг, серые, невзрачные, в мешковатых плащах… «Вот этот, этот, точно это он!» — Миша указывал теперь пальцем на одну из фигур на тротуаре. Водитель Коля притормозил. «Иди, с богом!» — Миша вытолкнул колебавшегося Данилина из машины.

Человек в черной старой шляпе, в темном плаще, с лицом, наполовину закрытым шарфом, — как мог Миша его узнать? «Сейчас будут обознатушки-перепрятушки», — подумал Данилин, но все-таки решительно прибавил шагу, догнал человека в плаще, громко позвал: «Юра!» Человек продолжал движение, ни на секунду не сбившись с шагу. Хотя как можно не услышать, когда тебе орут практически в затылок? Может, пан глуховат? Тогда Данилин обогнал его, перегородил дорогу и закричал: «Юра, мне очень нужно с вами переговорить, это очень важно!» Несколько прохожих — женщина с ребенком в коляске, старуха с авоськами, шарахнулись прочь от данилинского крика, чуть друг с другом не столкнувшись, но ничто не дрогнуло в лице предполагаемого Юрия. По глазам и торчавшему над шарфом носу Данилин не мог понять, с кем он разговаривает. Как и большинство, он не умел узнавать людей по отдельным чертам лица. Кроме того, человек никогда до конца не похож на свою фотографию, тем более пятнадцатилетней давности.