Андрей Остальский - Жена нелегала

— Но он же прав…

— Каждый прав по-своему… Ты вообще не представляешь, что это была за дуэль… Ты не думай, я был в хорошей форме, не то что сейчас… Три с половиной часа мы друг друга гипнотизировали. Еще та драка была! А потом мне надо было удрать очень резко, чтобы он не успел ничего этакого организовать на месте.

— Ты имеешь в виду, имеешь в виду…

Джули даже заикаться начала. И омлет она, кажется, сожгла. Она уселась напротив Карла и смотрела на него не отрываясь. А по спине у нее бежали мурашки. А Карл продолжал как ни в чем не бывало:

— Потом мне надо было быстро объехать несколько своих точек, закрыть то, что необходимо было закрыть. Ведь некоторые не будут ни с кем, кроме меня, работать.

— Венемюнде, например, — не удержалась Джули.

Но Карл ее проигнорировал.

— Надо было все время идти на опережение, появляться там, где меня не ждали. И проверяться — как я никогда не проверялся. Вот и довел себя до изнеможения. Ничего — пару дней, и я восстановлюсь.

— Но я не понимаю, — сказала Джули. — Итог каков?

— Второй сказал: я доложу по инстанции. Это не мне решать. Но если хочешь знать мое личное мнение, то единственное твое спасение, если нам удастся убедить ЦК, что ты сошел с ума. Но не уверен, что у нас это получится.

— Значит, остается надеяться, что тебя оставят в покое — как сумасшедшего? Но этого не может быть!

Карл встал. Протиснулся к плите. Положил в тарелку то, что осталось от омлета. Поковырялся, отделил черные, обгоревшие края ножом. Стал есть стоя.

— Был один прецедент. Некий Александр Орлов. Он был кем-то вроде Второго в сталинские времена. Когда понял, что его собираются уничтожить, то удрал на Запад. И передал лично Сталину послание: я знаю страшные тайны, в том числе ваши личные, товарищ вождь. И если со мной что-то случится или если мою мать-старушку тронут, то эти тайны станут достоянием западной общественности. С другой стороны, если вы оставите меня в покое, я обещаю все секреты хранить и с противником не сотрудничать. Я не перебежчик. Я — отставник. С некоей особой страховкой. У нас будет общий интерес — ничего не ворошить. И вроде бы Орлову действительно дали умереть своей смертью. И мать его в России не трогали. Даже пенсию ей, кажется, платили.

— А у тебя тоже есть чем торговать — личными тайнами вождей?

— Личными не личными… Но… В общем, неважно… Я тоже нечто вроде послания направил Первому. Посмотрим… Я считаю: маленький шанс есть…

Карл доел омлет, вернее, то, что от него осталось. Потом полез в холодильник в поисках, чего бы еще можно было съесть. Тут Джули пришла в себя, оттерла его от холодильника, стала делать ему сэндвичи.

Потом погрузила все это на поднос и пошла с ним в столовую. Усадила Карла за стол. И тогда только сказала:

— Карл, откажись от этой идеи — она же действительно безумная! Свяжись с ними, сообщи, что все в порядке. Что работаешь, как работал. Ну, может быть, без этой только… без Венемюнде. Ты же ее все равно… как ты это называешь? Закрыл, вот. И амплуа тебе обещали сменить. Не будешь больше… Ромео. Будешь нормальный шпион. Резидент. Будешь очень хорошо шпионить. Еще лучше, чем раньше. А я… не знаю, как у меня получится… но я буду стараться. Буду делать вид, что ничего не знаю. И все будет о’кей.

— Нет, голубушка, не получится, — сказал Карл. — Раньше надо было такое решение принимать. Теперь — поздно. Уже все наверняка в ЦК доложено. Каждый же захочет свою задницу прикрыть, это нормально.

Дожевал бутерброд, посмотрел на Джули искоса. Сказал:

— Я совсем не хочу, чтобы ты себя казнила за это… Это не только из-за тебя с Шанталь. Тут все сошлось. Я понял, что больше не могу. Устал смертельно. Нервы не выдерживают. Да тут еще эта сомнительная операция, которой официально не существует. И от которой все открестятся, если что. И я буду крайним. Гадость вообще настоящая. Потому что я, конечно, офицер и должен выполнять приказы. Но что, если приказ существует в какой-то странной, эфемерной форме? Письменно ведь никто его не подтвердит.

— Умоляю тебя, Карл, не иди против них! Они тебя уничтожат и нас вместе с тобой! — вдруг залепетала Джули. Как будто до нее только сейчас до конца дошло. А она в самом деле только теперь по-настоящему поверила.

— Ну, я могу от вас отделиться, спрячусь где-нибудь…

— Нет-нет, вот этого я совсем не имела в виду! Я тогда жить не смогу — зная, что за тобой где-то идет охота. Да и потом — все равно они могут решить меня уничтожить… Я читала, как в войну гестапо мучило женщину, чтобы узнать, где муж прячется. Хотя она и не знала ничего. Нет, уж если погибать — то вместе. Но, может, можно не погибать?