Андрей Остальский - Жена нелегала

А больше ничего особенного она и не разглядела. А ведь должны быть какие-то отличия! Это же коммунистическая страна! Невероятно, но факт: она, Джули, нелегально пересекла три границы и оказалась по другую сторону «железного занавеса». Она теперь преступница. И, наверно, шпионка.

Дача под Москвой была большой лесной тюрьмой. Весьма, впрочем, комфортабельной. Акров десять, по которым можно было гулять, дышать чудесным воздухом. Правда, вечером Джули пару раз попадались навстречу патрули с собаками, что, конечно, портило впечатления от прогулки. Но ее это устраивало — она была не готова к свободе здесь, она не знала бы, что с ней делать. А так — все решалось за нее. Она была пленницей, а потому не несла ответственности за происходящее.

За нее решили, в какой комнате она будет спать, какая там будет мебель. Что она будет есть на завтрак, обед и ужин. И да — еще смешное слово «пёлдник» — чай с булкой в четыре тридцать каждый день.

Почему-то все — от горничной до больших начальников — демонстрировали ей свою эрудицию, рассказывали, что этот «пёлдник» есть не что иное, как русский вариант английского «файв-о-клока». А она не знала, что отвечать на это, приходилось только улыбаться и кивать. Потому что не объяснять же каждый раз, что пресловутый «файв-о-клок» — лишь клише, утратившее свой первоначальный смысл. Но нельзя же их разочаровать и просто объявить, что, может быть, в королевском дворце такое чаепитие еще и существует, а в нормальной жизни — нет. В Фолкстоне, например, в пять уже чая нигде не попьешь, большинство кафе как раз к этому времени закрывается. Но в Англии не принято об этом распространяться. Не то чтобы тайна государственная или тема запретная. Нет, вовсе нет. Но… Признаваться в эрозии традиции неприятно, вот в чем дело. Перемены ведь вещь не очень приличная… Джули не была уверена, что сможет это вразумительно объяснить. Да и скучно им, наверно, было бы слушать.

Но со всем этим пятиразовым питанием Джули впервые в жизни, кажется, набрала лишнего веса. Еще на ночь давали пить кислый молочный напиток, называется «кё фэр», от французского «что делать», видимо, происходит…

Но самому большому испытанию она подвергалась по вечерам, когда накрывался ужин. Почему непременно надо, вопреки здравому смыслу и советам врачей, наедаться на сон грядущий, было непонятно. Каждый считал своим долгом ей объяснить, что эта вечерняя трапеза называется по-английски «динер». Но в переводе на русский это слово должно означать: обед. А не ужин. Но почему какая-то лингвистическая путаница должна объяснять нездоровую систему питания? Карл отмахивался, говорил: ну, традиция такая, что поделаешь… У вас тоже полно странных традиций.

Вообще главным сюрпризом всей поездки был Карл. Он изменился поразительным образом. Нет, по-прежнему были в ходу улыбки и прибаутки. Но они были какие-то совсем другие, натужные. И весь он был напряженный, как будто пружина внутри него сжалась. Все время за ней приглядывал, почти не таясь. Джули спрашивала: «Я что-то делаю не так?»

Он только качал головой. Не хотел ничего обсуждать. Вообще очень мало с ней говорил. Только обязательные, дежурные вещи. И даже любовью он занимался с ней как будто по обязанности, как если бы за ним кто-то наблюдал, следил бы, как он это делает. Без всяких упражнений на ковре. Под одеялом, в темноте. С закрытыми глазами. Как те фолкстонские ханжи. Перед оргазмом сдержанно, отмеренно вскрикивал. Вдруг взял и рассказал ей русский анекдот. Как муж спрашивает жену: «Дорогая, ты кончила?» Жена отвечает: «Нет, дорогой, нет еще». А муж говорит: «Ну, ты кончай спокойненько, а я пойду покурю». Смешно. Но Джули только хихикнула слегка, а дальше смех застрял в горле. Она почти не смеялась в России и, кстати, совсем не кончала. Но притворялась для приличия. Имитировала легкий оргазм. Чтобы не обидеть никого.

В какой-то момент ей стало страшно: зачем мне этот скучный, напряженный, угрюмый человек? Да-да, на самом деле угрюмый, несмотря на все улыбки и шуточки. Она-то знает, каким он был в счастливые моменты в Англии! А этот — кто-то другой. Но кто же из них настоящий?

Потом вдруг пришло ей в голову, что Карл, вполне возможно, играет — и роль не идет! Даже у великих актеров бывает так. Он разучился быть русским! А что, ведь может быть такое…

Но окончательного ответа она не знала.

Она старалась не особенно предаваться размышлениям, гнала опасные мысли, но временами впадала в прострацию, не вовремя задумывалась, и Карл незаметно жал ей руку или наступал ей на ногу под столом. То есть без слов требовал, чтобы она держала себя в руках, виду не подавала. Вот такая веселая была жизнь на этой даче.