Андрей Остальский - Жена нелегала

— Вот он, мой Карл, — сказала женщина. — Которого украл ваш КГБ.

Помолчала несколько секунд и добавила — Меня зовут Джули. Приятно познакомиться. Хотите чаю? Сейчас я вам все расскажу.

Ночью Джули вдруг проснулась, сначала не поняла отчего. Какой-то тревожный толчок в грудь.

В последнее время тревог было много, и бессонница мучила ее часто, но обычно она просто не могла долго заснуть. Иногда до самого утра. Но чтобы вот так — взять вдруг и проснуться в самую беспросветную темень — это было что-то новое. Посмотрела на часы — четверть третьего. Вдруг подумала о Шанталь — не с ней ли что-нибудь? Вскочила, заглянула в соседнюю комнату. Девочка спала крепко, но во сне разметалась, раскрылась. Джули поправила одеяло, вернулась к себе, налила воды из бутылки. Хотела опять лечь, как вдруг снизу запел звонок. И тогда она поняла: так вот что это было — звонок в дверь! Вот что ее разбудило! Просто сознание не зафиксировало, не разобралось. Тем более что он поет, этот звонок, а не звенит. Тихо так, ласково: трень-трень-тринь! Но сейчас, глубокой черной ночью, даже это веселое треньканье звучало тревожно.

Шанталь очень нравилось, что у них такой необычный звонок. Не звенит, а наигрывает обрывок какой-то слегка мистической мелодии. Отец, естественно, привез его из каких-то своих дальних странствий. Ни у кого из знакомых такого не было. Ну и потом — все, что связано с отцом, конечно, замечательно и гениально. Как ее отучить от этого нездорового культа? Тем более теперь, когда они обе, скорее всего, его уже никогда не увидят.

Если только это не он стоит там, за дверью. Джули вдруг ощутила, как участился пульс, как приятно и одновременно неприятно — она сама не знала как — похолодело в груди и животе, как заныло сердце.

Собственно, что-то подобное она ощущала уже несколько раз — когда раздавались неурочные телефонные звонки. Или кто-то приходил незваный. И каждый раз испытывала болезненное разочарование, когда это оказывалась тетушка Фиона («Вот шла мимо, решила заглянуть, извини, что без звонка»). Или нахал коммивояжер, продававший какую-то дрянь. Или люди из секты («Вы знаете, что конец света близок? Остался один год, три месяца и четыре дня!»). Или еще что-нибудь в этом роде.

За это разочарование она очень сердилась на себя. «Вроде же не самый слабый человек. А вот так унизительно… как будто надеюсь на что-то. А на что надеяться-то после всего, что было? Разве не ясно, что это конец? И слава богу, что конец! Нельзя, никак нельзя позволить ему снова себя уговорить. О, как он умеет уговаривать, златоуст, лицедей, лжец! Надо, надо, надо покончить с этим. Жить так дальше нельзя. Невозможно — противно и унизительно. И главное — совершенно бесперспективно.

Не надо бы, чтобы это оказался он. Пусть кто угодно, пусть опять сектант или свидетель Иеговы — хотя, что за чушь лезет в голову — какой еще свидетель в три ночи! Ну, пусть кто-нибудь другой, только не он!» Так заклинала судьбу Джули, спускаясь на первый этаж. Но когда звонок запел в третий раз, почему-то точно уже поняла: это Карл. А кто же еще?

Карл стоял на пороге и смотрел на нее глазами побитой собаки. Выглядел он ужасно, даже при свете фонаря это было видно. И вся ее решимость непременно его прогнать, изобразить полное безразличие и даже раздражение куда-то подевалась. («Да как ты смеешь? В три часа ночи! В этом доме ребенок, или ты забыл? И вообще я же ясно тебе сказала…») Вот все эти тщательно отрепетированные слова застряли в горле. И высокомерно оскорбленного выражения на лице тоже, наверно, не получилось. А получилось бог его знает что. Что-то она жалко залепетала. Кажется: зачем ты пришел?

А Карл странно в ответ полуулыбнулся. Прижал почему-то руку к груди. А потом пошатнулся. И она испугалась и окончательно забыла все свои великие приготовления.

Забормотала: что, что с тобой, случилось что-нибудь? И он, конечно, воспринял это как приглашение и шагнул внутрь. А она покорно отступила в сторону и дала ему пройти.

«Ну не могу же я прогнать человека глубокой ночью, я же христианка, — уговаривала сама себя Джули. — Тем более что человек явно не в себе. Но это не значит, что я позволю ему остаться надолго. Утром он должен уйти. Главное — до того, как Шанталь проснется».

Это была хорошая формула, она позволяла как-то прожить ближайшие часы.

«На второй этаж нельзя его пускать», — думала Джули. Она пошла в гостиную, и Карл поплелся за ней. Зажгла свет. Не дожидаясь приглашения, он уселся — почти упал! — в свое любимое бордовой кожи кресло. Закрыл глаза. Вытянул ноги. «Налить тебе воды?» — спросила Джули. Он кивнул. Она пошла на кухню, налила воду в стакан, вернулась.