Андрей Остальский - Жена нелегала

— Все-то ты продумал! — Непонятно было, иронизирует Щелин или действительно искренне восхищается проделанной работой. — Слушай, для такого начала надо ломовое какое-то чтиво запасти. Чтобы читали не отрываясь. Как триллер. Или как женский роман.

«Вот оно, — подумал Данилин, — или сейчас, или никогда!» Сказал:

— А как же! Разумеется. У нас же будет время подготовиться. И у меня уже несколько задумок есть.

Потом помолчал несколько секунд, отхлебнул холодного кофе из затейливой чашки с вензелями и гербами. Наверняка антиквариат какой-нибудь. Добавил, как бы между прочим:

— И, кстати, любимая моя история — как раз и триллер, и мелодрама. А может, даже и с элементами высокой драмы.

— О, я это люблю! — обрадовался Щелин. — А жена с дочкой вообще в восторге будут! Расскажи!

— Да на вот, почитай!

И Данилин протянул Щелину письмо — и на этот раз еще и изготовленный Татьяной перевод.

Щелин прочитал, сказал:

— Ух ты! Надо в Англию ехать. ГБ нам теперь, наверно, не помеха — дело ведь давнее, историческое…

— Не все так просто, Сережа. Что-то там есть еще, подоплека какая-то. Я и сам не знаю какая…

И Данилин принялся за свой рассказ — про Трошина и про бухаринскую корзинку. И про пропавшего Николая Ивановича тоже. И главное — про Бережного и его шантаж.

Только про кризис в личной жизни решил не рассказывать. Хотя не исключал, что Щелин и так пронюхает, если уже не пронюхал.

И так Данилин не мог отделаться от ощущения, что для Щелина его рассказ — не совсем новость. Что он уже обо всем этом кое-что слышал. Хотя при этом реагировал вроде бы адекватно, сочувственно и заинтересованно, цокал языком и восклицал время от времени: да что ты говоришь! Ничего себе! И всякие прочие полагающиеся в таких случаях звуки издавал.

— Вот какие дела, оказывается, — сказал он, когда Данилин наконец замолчал. — А мне-то как раз рассказывали, что у тебя какие-то странные неприятности с правоохранителями…

«Кто, интересно, рассказывал? Кто его осведомитель в газете? Как бы догадаться», — размышлял Данилин, но задать этот вопрос прямо не решился, а лишь виновато улыбался да разводил руками. Дескать, кто бы мог подумать.

— Ну и что ты предлагаешь? — спросил Щелин.

— Да вот как раз хотел с тобой посоветоваться. Но склоняюсь к тому, чтобы бросить все. Письмо отдать. Против лома нет приема.

— А не обидно будет?

— Еще как обидно!

— И мне за тебя обидно, Алеша. Ишь, сволочи. Чуть что, опять за свое… Знаешь, что, я думаю, надо сделать? Поезжай-ка ты в Англию. Прямо завтра. И не возвращайся недели две. Виза ведь небось есть многоразовая?

— Есть.

— Я так и думал. Не зря же ты из их посольства не вылезаешь — лучший кореш пресс-атташе, посла, а также и королевы Елизаветы… Если с билетами на самолет проблемы будут — бери первый класс, я оплачу. Переговори там со своими друзьями из этого своего… «Вечернего знамени». А потом выкрои время, поезжай, найди эту Джули, если она существует, конечно. Посмотри на нее вблизи, поговори, убедись, что не сумасшедшая. Может, еще с кем-нибудь из опытных английских журналистов посоветуйся, только с таким, кого давно знаешь, чтобы не побежал сразу в тамошнюю контрразведку стучать. А то нам еще тех джентльменов не хватало до кучи. Вдобавок к нашим. Рыцарям сам знаешь чего. Что скажешь?

— Я согласен! Я и сам, может быть, склонялся к чему-то в этом роде, но…

— Но — что?

— Но не был уверен. Понимаешь, я как будто один на один с ними остался. А если мы вдвоем, да еще с твоими-то возможностями и контактами — это другое дело!

— Вдвоем, конечно, вдвоем, Алеша! Мы же с тобой давно договорились: работаем вместе.

— Спасибо! Но если бы я еще знал, на кого газету оставить. А то там такие драки: Шадрин, Калиновский да еще Игорь с Ольгой, каждый в свою сторону тянет. В последнее время совсем стало скверно.

— Слышал я и об этом, — сказал Щелин. — Но знаешь что? Если будешь отсутствовать не более двух недель, ничего такого не произойдет. Я сам лично присмотрю. У меня тут некая пауза в делах намечается, я обещал семье на Гавайи съездить… Но они вообще-то надоели мне… Острова эти бутербродные, понимать, Сэндвичевы. Скука смертная. Пусть жена с дочкой одни едут, а я тут газету покараулю. Для меня это и отдых, и развлечение будет!

— Ну, если так…

— Слушай, я член редакционного совета или кто? Значит, в этом качестве могу на всех летучках больших и малых присутствовать и выступать. Разве нет? Вот я этим и займусь! Я им такие разгоны поустраиваю! Да еще слух подпущу, что присматриваюсь, кого сократить можно без особого ущерба для производственного процесса. Ух и покрутятся они у меня! Не до интриг будет! А еще тебя буду каждый раз цитировать как величайшего газетного гуру. Для укрепления авторитета. Хотя он и так силен достаточно, твой авторитет. Зря ты думаешь, что они тебе легко замену найдут.