Андрей Остальский - Жена нелегала

Но у нее есть два недостатка. Первый, роковой, состоит в том, что она — не ты. Второй — в том, что она это знает.

Ты не представляешь, как свирепо ревнует она к тебе, к тому факту, что она для меня — лишь тень, лишь подобие… В Киеве я боялся, что она в последний момент что-нибудь сделает ужасное. Пугал ее, предупреждал, угрожал — и вот только так мы достигли того компромисса, которого достигли. К тому же нам еще навязали этого идиотского двойника, который встречал тебя в аэропорту. Но с этим тоже поделать ничего было нельзя.

Теперь о самом важном. Я боюсь, что ты винишь себя в том, что произошло. Что это ты обрекла меня на катастрофу, поставив перед невозможным выбором. Но это не так! Наоборот, я тебе благодарен за то, что ты дала мне свободу. Потому что моя профессия, которой я когда-то гордился, которой упивался, стала в конце концов моей тюрьмой.

Вспомни, как все происходило тогда, в 1982-м. Не показалось ли тебе странным, что опытный профессионал так нелепо попался, так глупо забывал разоблачающие его билеты в карманах и так далее? Я и сам был удивлен собственной небрежности, мне до того совсем несвойственной. С тех пор у меня было много времени все обдумать, и вот к какому выводу я пришел. Единственное, хоть и странное, объяснение: я попался потому, что подсознательно хотел попасться. Хотел, чтобы ты меня изобличила! Как только это произошло, я испытал колоссальное облегчение. Смешанное с ужасом, что ты меня прогонишь! Потому что, кроме тебя, мне никто не нужен был! Но вот твой этот худощавый частный детектив — это, конечно, было уже совсем лишнее. Неужели нельзя было обойтись без него? И ни за что бы ему меня не поймать, если бы не удивительная, невероятная случайность. Просто один шанс из тысячи. С другой стороны, как нас учили наши марксистские преподаватели, «случайность есть проявление необходимости» (впрочем, это Гегель первым придумал; вообще, все, что есть интересного в марксизме, взято у Гегеля).

Я в любом случае больше уже не мог. Как маг Кончис, я должен был отказаться от невозможного выбора, занять позицию пассивного сопротивления.

Делайте со мной все, что угодно, но я тут уже ни при чем. Я в этом не участвую.

Но если бы не ты, я бы еще мог долго колебаться, когда надо было срочно сказать: хватит. Баста. Спасибо, что ты помогла мне это сделать.

Оглядываясь назад на свою странную жизнь, я прихожу к неутешительному выводу: я ее выбросил псу под хвост. Впрочем, дело не только в моей профессии. Нет, тут почти всеобщая наша трагикомедия. Я тебе уже как-то цитировал рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда». Там герой, деревенский гробовщик, терзается, что зря прожил жизнь. Не зная, какими словами это выразить, говорит: огромный мог капитал накопить, да не накопил.

«Жизнь прошла без пользы, без всякого удовольствия, пропала зря, ни за понюшку табаку; впереди уже ничего не осталось, а посмотришь назад — там ничего, кроме убытков, и таких страшных, что даже озноб берет. Все-таки обидно и горько: зачем на свете такой странный порядок, что жизнь, которая дается человеку только один раз, проходит без пользы?»

Но когда гробовщик умирает, от него остается все-таки кое-что: превосходная скрипка и память тех, кто слышал, как талантливо он на ней играл.

От меня остается то, что есть в твоей памяти. И еще Шанталь. Это тоже не так мало.

Мог бы я стать, наверно, большим актером. Или режиссером. Или драматургом. Или открытие феноменальное сделать в точных науках. Обладал ведь от природы немалыми способностями. На тестировании решил так называемую загадку Эйнштейна в голове секунды за три-четыре. Экзаменаторы не поверили, посчитали, что я заранее знал ответ, прочитал где-нибудь и запомнил методу. Я не стал с ними спорить. Потом посмотрел литературу — считается, что без бумаги эту задачу могут решить менее двух процентов населения. Но времени в среднем уходит от сорока минут до часа. Наверно, многого мог бы достичь, стать, например, нобелевским лауреатом в какой-нибудь области. Еще чем-то таким в историю войти, невероятно полезное что-то сделать. А вместо этого — пшик! Вовлекли меня в Игру. О, какой она мне казалась увлекательной! Как я был азартен!

Почему люди соглашаются на такое — вести двойную жизнь? Подозреваю, что большинством больших разведчиков движет именно азарт, страсть к игре. Но в таком случае почему не поиграть и за другую сторону? Или за две стороны сразу? Еще веселее! Я думаю, с некоторыми так оно и происходит. Был такой генерал ГРУ Поляков, который двадцать пять лет работал на американцев. Нанес колоссальный ущерб. Судя по всему, очень талантливый был человек, многие разведчики считали его своим наставником и учителем. И, кстати, фронтовик, бесстрашный герой войны. Когда американец Эймс его выдал, следователи все допытывались, почему он решил рискнуть всем, даже жизнью? И не могли понять. Сам установил контакт с противником. Денег не брал, женщин ему не подсовывали. Обид на советскую власть или на свое начальство не имел. Ни одной из привычных причин не находили. В своих объяснениях он пытался какую-то идеологию приплести, но это было крайне неубедительно. И где-то под конец бросил некую фразу про любовь к острым ощущениям. Но в это не захотели поверить. Знаешь, почему? Потому что мои коллеги не желают даже самим себе признаться, насколько большую роль природный авантюризм играет в этой профессии. В легальной разведке часто еще и обычный карьеризм и меркантилизм людьми движет. Но в нелегальной эти вещи значения не имеют. Дослужишься до полковника в лучшем случае и по возвращении на родину будешь почетным пенсионером. Никто после нелегальной работы за рубежом никакой карьеры не сделал. Материальное благополучие тоже достаточно относительное, не сравнишь с тем процветанием, которое могут дать удавшаяся служба в партийном или дипломатическом аппарате.