Андрей Остальский - Жена нелегала

— Что-то долгонько ты, Палыч.

— Лечение зубов не терпит суеты, — попытался сострить Данилин и тут же устыдился своей шутки. — Извини, я после бормашины плохо соображаю…

— Что, правда, что ли, сверлили?

— А как же ты думаешь? Полный реализм. И, кстати, в три раза дешевле здесь пломбу оказалось поставить, чем в Москве мне это обходится. И почти не больно. Всем знакомым буду рекомендовать доктора Столярова.

— Ну ты даешь, Палыч… Еще неизвестно, что у него за материалы, сколько эта пломба продержится…

— Говорит: швейцарские, — отвечал Данилин.

Он с удивлением обнаружил, что на душе стало вдруг легче. То ли неожиданный мини-шок, испытанный в зубоврачебном кресле, столь благотворно подействовал, то ли ощущение приключения помогло очиститься от тоски, но факт оставался фактом: впервые после неприятного разговора со Щелиным Данилин мог улыбаться, острить, в лицах изображать сцену в кабинете дантиста, подкалывать Мишу.

— Тебе, Михаил, придется теперь в Англию ехать за Джули с дочкой. Справишься?

— Да ты что, Палыч! С моим-то английским!

— А что, отличный английский… как сказать на сленге «с ума сойти», знаешь… И вообще, недаром же мы тебе зарплату так повысили…

— Нет, читать-то я могу, но разговаривать… На вопросы, может быть, придется отвечать… И корреспондента нашего там теперь нет, как назло, вместо Аверьянова же пока никого не назначили… Аверьянов-то хороший парень, помог бы мне без проблем…

— Ничего, я тебе две бумажки напишу: одну для Джули, другую для властей…

Тут только до Миши дошло. Он подозрительно уставился на Данилина.

— Разыгрываешь… Некрасиво смеяться над простодушными людьми. Но вообще, я смотрю, ты повеселел, Палыч, это хорошо…

Но действительно надо было что-то решать. Никакой формы связи, кроме телефонной, с Джули не было. Значит, кто-то на самом деле должен ехать. А кому, кроме него самого?

И вдруг его обожгла новая мысль.

— Миша, слушай, мне вдруг пришло в голову… Что, если они хотят просто убрать меня отсюда на некоторое время… А потом могут Джули въехать помешать… А я тоже где-нибудь там застряну. Тем временем Юрий исчезнет без следа… Если это вообще Юрий, а не подстава какая-то…

— Я же говорил, Палыч, сплошная паранойя будет! Конечно, все в таких делах может быть, и надо быть осторожным… Но если все время, каждый раз буквально подозревать подставы со всех сторон, то ничего и сделать будет нельзя. Ты заразился профессиональной болезнью… Сам знаешь чьей…

— То есть ты думаешь, не надо паниковать, спокойно ехать в Англию за Джули с Шанталь, а там видно будет?

— Именно так. А я тут на месте с моими ребятами подстраховать постараюсь… Только гривен где бы еще надыбать?

— Пусть Щелин раскошеливается. А в крайнем случае Джули деньги предлагала. Она же теперь разбогатела со своим риелторским агентством, да еще тетка немало в наследство оставила.

— Значит, наша Джули стала олигархом?

— Ну да, фолкстонского значения… Там как пару сотен тысяч накопил, сразу в олигархи записывают.

И Данилин засмеялся, приложив к Джули это странное российское звание. К которому, впрочем, начинали привыкать и на Западе.

Вернувшись в гостиницу, Данилин попытался связаться со Щелиным, но секретарша Надя таинственно отвечала, что он недоступен и когда станет доступен, неизвестно. Что было как-то на него непохоже, и Данилин снова встревожился.

«Встревожился — стреножился», — пришла откуда-то в голову абсурдная пара слов — пароним, кажется, называется. Неужели Щелин от него прячется? Но затем Данилин вспомнил Мишин совет: не видеть во всем непременно подстав и засад. Иначе жить невозможно.

Потом Данилин с Мишей допивали коньяк. Потом обедали, потом закупили еще пару бутылок коньяку, не французского — молдавского, и засели с ними в номере у Данилина. Но выпить им толком не дали — зазвонил телефон.

Это была Татьяна. У Данилина сразу сердце екнуло: он понял, что опять случилось что-нибудь из ряда вон. Ведь у Тани было железное правило: не трогать Данилина в командировках и по пустякам не звонить, хотя в лучшие времена она любила, когда сам он звонил ее проведать и «поприставать с нежностями».

— Ты как там, ничего? — осторожно спросила она.

— Я так догадываюсь по твоей интонации, что мне лучше сидеть покрепче? Сейчас ошарашишь чем-нибудь? — сказал Данилин, устраиваясь на диване.

— Ну да… Но не нервничай особенно, ни к тебе, ни к «Вестям», ни к Бережному это прямого отношения не имеет… Тут другое…