Энн Перри - Казнь на Вестминстерском мосту

Я догадываюсь, как ему тяжело! Я знаю это, поверь мне. Я тоже была воспитана в традиционной вере и придерживалась ее, пока мне не исполнилось восемнадцать, потому что в этом возрасте я вдруг обнаружила, что некоторые из ее доктрин не отвечают на вопросы, возникающие у меня в душе.

Если Бог такой святой и замечательный, как нам говорят — и я верю, что Он именно такой, — и если Он наш Отец, как насучили, тогда почему мы такие испорченные создания без надежды на духовный рост? Мы что, пигмеи с исковерканной душой? Я не могу в это поверить! И не верю! Нам дана безграничная надежда, но для этого нам нужно прилагать больше усилий понять, кто мы такие, и расправить плечи, понять, что хорошо, а что плохо, набираться знаний и мудрости и смиренно склонять головы, когда насучат. Тогда милостью Господа нашего мы со временем станем достойными того, чтобы называться Его чадами.

Гарнет говорит, что я богохульствую, и он велел мне отречься от всего этого и сопровождать его в «настоящую» церковь каждое воскресенье, как того от меня требует долг перед Богом, перед обществом и перед ним.

Я не могу! Лиззи, как я могу отречься от истины, которую я постигла? Но он не желает слушать меня. Лиззи, молись, чтобы у меня хватило мужества!

Да благословит тебя Господь,

Третье письмо было написано всего через три дня после второго.

Дорогая Лиззи,

Сегодня воскресенье, и Гарнет пошел в свою церковь. Я сижу в своей комнате, дверь заперта — снаружи. Он сказал, что если я не пойду в его «настоящую» церковь, как положено доброй христианке, то я не пойду никуда.

Я вынуждена смириться. Если у меня нет свободы выбирать, где и как молиться Богу — то есть делать то, что следует всем человеческим существам, — тогда я останусь здесь. Я приняла решение. Я не пойду в его церковь и не предам собственные убеждения.

Элси, моя камеристка, очень добра ко мне и приносит еду в комнату. Не знаю, что бы я делала без нее — она приехала со мной, когда я вышла замуж, и, кажется, не боится Гарнета. Я знаю, что она отправит это письмо. У меня осталось всего три марки — Элси дала слово, что потом она будет тайком от дворецкого ускользать из дома и доставлять тебе мои письма.

Надеюсь, к тому времени, когда я в следующий раз буду писать тебе, придут хорошие вести.

А пока сохраняй мужество и верь в Бога — вера в Него никогда не была тщетной. Он наблюдает за всеми нами и не посыпает нам ничего больше того, что мы способны вынести.

На следующем письме даты не было, а почерк выглядел более размашистым и неуверенным.

Дорогая Лиззи,

Кажется, я подошла к самому важному решению в своей жизни. Вчера я весь день молилась и со всей возможной тщательностью и строгостью подвергала изучению свои убеждения в свете слов Гарнета о том, что наша Вера богохульна, противоестественна и основывается на болтовне шарлатана. Он говорит, что Библии достаточно для всего христианского мира, а тот, кто что-то в нее добавляет, совершает зло или заблуждается, и его следует осудить за это; что новых откровений нет и не будет.

Но чем дольше я молилась, тем сильнее убеждалась в том, что всё не так! Бог не закрыл Небеса, истина была восстановлена, и я не могу отрицать это. Даже под страхом потерять душу — не могу!

Какие же страшные испытания выпали на мою долю! Ах, Лиззи, жаль, что тебя нет рядам, тогда я не чувствовала бы себя такой одинокой. Со мной только Элси, да благословит ее Господь, она не понимает, о чем я ей толкую, по она любит меня и будет всегда мне верна. И за это я ей безмерно благодарна.

У нас с Гарнетом был ужасный скандал. Он заявил, что я буду оставаться в своей спальне до тех пор, пока не отрекусь от этой ереси! И буду, ответила я ему, только я не стану есть, пока он не разрешит мне самой, по велению сердца, решать, какой вере следовать и как верить в Бога!

Он разозлился. Думаю, Лиззи, он искренне верит, что действует мне во благо, но я самостоятельная личность, у меня есть свои мысли и своя душа! Ни у кого нет права выбирать за меня мой путь! Никто не чувствует мою боль, мою радость или угрызения совести за мои грехи. Моя душа имеет такую же ценность, как и чья-то еще. У меня одна жизнь — вот эта, — и я буду выбирать!

А если Гарнет не выпустит меня из моей комнаты, я откажусь от еды. В конечном итоге ему придется предоставить мне свободу исповедовать мою Веру. И тогда я стану для него послушной и любящей женой, скромной и любезной, буду выполнять свои общественные и домашние обязанности, — в общем, стану такой, какой он хочет. Но от себя я не отрекусь.