Владимир Рыбин - Убить перевертыша

Все же Кондратьев выбрался на верхнюю палубу. И ничего перед собой не увидел: в метре от двери, сразу за белой полосой перил, именуемых планширем, была тьма. В этой тьме просматривалось что-то еще более темное, уходящее.

- Сволочи! - кричал кто-то сверху, с мостика.

И кто-то объяснял, тоже в крик:

- Он без огней, я не видел! В борт форштевнем, мать его!..

Судно кренилось все больше, и Кондратьев уже полулежал на переборке, не зная что делать.

Кто-то толкнул его в бок. Это был электрик, уступивший ему свою койку.

- С левого борта шлюпка! - кричал он ему громко, как глухому. - Беги туда.

- Зачем?

- Контейнеры на палубе. Если сдвинутся - хана!

- Вещи в каюте, - сказал Кондратьев, вспомнив о черном чемодане.

- Какие вещи?! - еще громче заорал электрик. - Перевернемся, не успеешь!

Чемодана было жаль. Не потому, что в нем такие уж ценности. Но газеты тоже могли пригодиться...

И вдруг неожиданная мысль: а что если столкновение организовано из-за этого чемодана? Чтобы архив не попал в Россию? Если так, то даже хорошо, что чемодан утонет.Будут думать, что архива больше нет, концы - в воду. И перестанут преследовать. И тогда можно будет спокойно искать настоящий архив.

Испытывая неловкость, похожую на угрызение совести, будто это он виноват в случившемся, Кондратьев по сильно накренившейся палубе перебежал к другому борту и в тусклом свете палубного фонаря увидел шлюпку, полную людей.

- Прыгай! - крикнули ему.

До шлюпки было больше метра, и она ходила на волнах то вверх, то вниз.

- Прыгай, мать твою! - заорали на него в несколько глоток.

И он прыгнул...

29

Все получилось. Без проблем пересекли реку Одер, спокойно доехали до большого польского города Познан. Здесь, не вылезая из машины, переночевали на платной стоянке. А утром пристроились к колонне таких же бедолаг-перегонщиков.

- Можно бы и ночью ехать, вдвоем-то чего, - дорогой принялся объяснять Коля. - Да я один раз накололся, больше не рискую.

И он начал рассказывать, как однажды, так же вот перегоняя иномарку, попался дорожным пиратам. Его выкинули из машины и чуть было не привязали к дереву, чтобы не поднял хай раньше времени. А был февраль, в Польше он мокрый и вьюжный...

- Поляки грабят?!

- Наши. Коим дозволили богатеть любым способом. Польские дороги они враз освоили.

Из Минска Сергей, после долгого ожидания на переговорном пункте, дозвонился до Мурзина. Слышимость была отвратительная, не голос, а комариный писк.

- Кто это говорит?

- Это я...

- Кто? Не слышно.

- Врубайся скорей! - кричал в трубку Сергей. - Телефонное время дорого, а я и так издержался.

- Ты откуда? - спросил Мурзин, явно не узнавая собеседника, проверяя его.

- Из Минска.

- Как ты туда попал?

Вопрос удивил. Может, это и не Мурзин вовсе? Кто же тогда на его телефоне?

- Я перезвоню, - крикнул Сергей и повесил трубку. Решил, что сделает это в Смоленске.

Но из Смоленска дозвониться до Лугового оказалось еще трудней, чем из Минска. Коля торопился, нервничал, Сергей обещал телефонистке оплатить по самому срочному тарифу, и ничего не помогало. Где-то что-то не включалось, и баста.

А радио гнало песни. Сначала орало шлягеры, от которых опарой вздымалась беспричинная злоба. Потом выдало : "Любовь, друзья, вопрос такой, который всех касается". И опять перед ним встала Эмка, ее глаза, полные слез, последний поцелуй.

Когда песня прервалась резкими позывными "Маяка", Сергей раздраженно выключил радио. Но тут же снова включил: хотелось послушать последние известия. Тресков и хрипов хватало, но слова все же можно было разобрать. Разбитная дикторша плела что-то об указах президента, долженствующих утешить граждан, обалдевших от предыдущих указов. А затем в точности таким же тоном:

- Только что нам сообщили. В Балтийском море потерпел аварию морской паром "Неринга"... Судно затонуло в 20 милях от берега. Имеются жертвы...

Сергей бросил руку к приемнику, чтобы усилить звук, но сбил настройку. Когда опять поймал "Маяк", дикторша говорила уже о погоде.

- Ты что дергаешься? - очнулся Коля. - Веди ровнее.

Сергей заставил себя сосредоточиться на дороге и не думать о "Неринге", о Кондратьеве, который должен быть там, о проклятом архиве. Но это ему не удалось.

- Веди ровнее, - повторил Коля. - Что с тобой?

- Ничего.

Он не узнал своего голоса. Прокашлялся и повторил:

- Ничего. А что?

Коля помолчал минуту.

- Не, так не пойдет. Давай-ка я поведу.

Пересев за руль, он не успокоился, а все крутил головой, взглядывал на Сергея. Но ни о чем не спрашивал, из чего тот снова делал вывод, что Коля знает о нем куда больше, чем говорит.