Владимир Рыбин - Убить перевертыша

Часто задумывался Клаус над философской сутью расхваленного одними, изруганного другими емкого немецкого слова "Drang" - напор, порыв, стремление. Но это и настоятельность, неотложность, крайняя необходимость. Мир связывает это слово только с понятием немецкой агрессии на Восток. Но ведь это свойственно любой нации - распространять свое влияние, свою культуру. Так было и так всегда будет. Живой организм не может существовать в замкнутой сфере. Прежде понималось, что такое расширение возможно лишь военным путем. Но завтра это примет форму мирного взаимопроникновения культур. Куда устремляться немецкому народу завтра?

У России тоже было время своего "Drang nach Osten". Как и "Drang nach Westen" тоже. И на юг, и на север активно устремлялись русские, потому и распространились так широко по Евразийскому материку. И у любого большого народа это было. Или есть. Вон ведь как американцы: рвутся сразу на все четыре стороны света...

Клаус сидел в прихожей, устало положив руки на стол, и думал, думал. Как он втянулся в эти игры спецслужб? Если докапываться до первопричины, то во всем виноват... заяц.

Он усмехнулся, подумав об этом: с каких пустяков порой все начинается. Поистине, невелик нужен камень, чтобы вызвать лавину.

Заяц выскочил на дорогу внезапно, заставив резко нажать на тормоз и крутнуть руль. А дело было после дождя. Машину развернуло и бросило на дерево, растущее за обочиной. Очнулся он, когда его кто-то вытаскивал из горящей машины. Еще немного - там бы ему и остаться: сам видел, как рванул бензобак.

Человек, спасший его, был русским дипломатом, работавшим в посольстве в Дании, - Федор Кондратьев. Потом он не раз приезжал в Ольденбург, и они ночами спорили, сидя за столом. Впрочем, очень многое понималось чуть ли не одинаково.

И к этому курьеру, несмотря на все привезенные им, символы доверительности, Клаус вначале отнесся с подозрением. Пока тот не заговорил в точности как Федор Кондратьев...

А ведь знал, с самого начала знал, что добром не кончится эта дружба с русским дипломатом, который, как все дипломаты, конечно же, связан с разведкой. Знал, а все же втянулся в тайные игры. Сначала со своим спасителем, потом с его друзьями из ГДР.

Впрочем, втянулся - не то слово. Никто не втягивал, сам шел навстречу. По убеждению, которое состояло в том, что он, не симпатизируя ни коммунистам Москвы, ни социал-демократам Берлина, все же считал: в плане глобальной геополитики создание ГДР - в интересах немецкой нации. Через ГДР давняя идея культурного и экономического взаимопроникновения русских и немцев приобретала формы реальные, конкретные, осязаемые.

Защемило сердце. Клаус сходил на кухню, накапал в стакан своего сердечного, выпил. Постоял, прислушиваясь к себе, и, шаркая шлепанцами по жесткому паласу, пошел в спальню, где был нитроглицерин. Там попалась ему на глаза книжка "Deutsche und Russen. Tausend Jahre gemeinsame Geschichte" - "Немцы и русские. Тысяча лет совместной истории". Сунув таблетку нитроглицерина под язык, он сел к столу, положил книжку перед собой. Но не открыл, поскольку знал содержание почти наизусть.

Действительно, тысячу лет, никак не меньше, немцы и русские ищут контакты друг с другом. Случались, конечно, и конфликты. Но контактов-то было не в пример больше. Это двадцатый век поссорил народы. А до двадцатого века совместная история немцев и русских вовсе не являлась цепью военных споров. До двадцатого века ненависти между нашими народами не было и в помине. Столкновения редки, во всяком случае, не чаще, чем с другими соседями. Но были длительные эпохи плодотворных отношений, проникнутых взаимопониманием, даже симпатией.

Что же произошло с немецко-русскими отношениями в двадцатом веке? Прав этот курьер, кому-то надо было рассорить народы, разодрать Европу по русско-немецкому рубежу. Кому? Зачем? Не затем ли, чтобы отвести глаза немцев от Востока, чтобы раздробить Россию на куски? Целостная, она оставалась пространством, готовым принять интеллект, силы и средства германской нации. Раздробленное на куски, это пространство расклюют заморские стервятники. И немцев к нему, конечно же, не подпустят...

Нет, видно, уж ему не уснуть этой ночью. Клаус встал, подошел к окну. Тускло освещенная улица казалась вымершей. Аккуратные, почти одинаковые домики напоминали памятники на забытом кладбище, а ряды стоявших вплотную друг к другу автомобилей походили на кладбищенскую ограду, выложенную из громадных валунов.

Одинокий пешеход, появившийся в конце улицы, нарушил эту картину вечного покоя, достойную кисти Каспара Давида Фридриха. Пешеход не был пьян, что объясняло бы его появление на улице в столь позднее время. Он шел прямо, присматриваясь к автомобилям. Остановившись возле одного из них, он открыл дверцу с правой стороны, по чему Клаус сделал вывод, что человек этот не немец, а, пожалуй, англичанин, - у их машин руль с правой стороны. Подождал, когда загудит мотор. Но проходили минуты, а мертвая неподвижность улицы все не нарушалась. Это было странно, но Клаус не стал ломать голову над загадкой, которая его не касалась, лег в постель, рассчитывая все же заснуть.