Дмитрий Стрешнев - Крутой секс

— Стало быть, лопух залетел… — задумчиво повторил Зашибец. — А вы что-нибудь еще о нем, кроме имени, случайно, не знаете? Где живет, чем занимается?

— Нет, — сказал Сева. — У меня есть только номер мобильника. Он много хохм разных знает. Смешной чувак. Хохмач.

— Лопух… понятно… и хохмач… — кивал Зашибец, потом достал свой мобильник, посмотрел на него и попросил: — Не дадите ли мне свою трубу — звякнуть в одно место?

— Батарея сдохла? — с пониманием сказал Сева.

— Да, — вздохнул Зашибец. — И деньги кончились.

Он взял Севин мобильник, некоторое время сосредоточенно нажимал на кнопки, нахмурив брови и внимательно глядя на экран, а потом со вздохом вернул трубку.

— Не могу вспомнить нужный номер.

— Вот и мы так с вашим номером! — сказал профессор. — Какие у вас первые цифры?

— 503.

— Ну, точно! Высота Останкинской башни минус номер моей квартиры! Значит, Высота Останкинской башни — 540 метров! — воскликнул профессор. — Как я мог забыть!.. А вы не помните случайно: это с антенной и флагштоком или без?

— Мнемоникой занимаетесь, — усмехнулся Зашибец. — Первую цифру моего номера можно проще запомнить: численность личного состава батальона плюс три поросенка или три мушкетера… Впрочем, вернемся к нашему барану Гуманицкому Николаю Николаевичу. Так зовут замминистра. Покажете ему это фото… (Роман Степанович вынул из кармана фото и показал; на фото была изображена автомашина довольно зловещего вида с затемненными стеклами.) Он скажет: «Вам удалось записать ее номер?» Вы скажете: «Какая разница! Он наверняка фальшивый». Он скажет: «Почему вы так думаете?» Вы скажете: «Потому что мы бы тоже так сделали. А вы?» Он засмеется и вернет фото. Потом вы спросите: «Можем мы вам чем-нибудь еще помочь? Мы многое умеем». Он ответит: «Вполне допускаю, что вы искусны в рисовании страусов, но дело в том, что нам этого не надо». А потом он скажет: «Вы не голодны?»…

— А если он этого не скажет или скажет что-нибудь другое? — спросил Сева.

Зашибец страшно удивился.

— А что же он еще скажет?

— Ну, мало ли что!

Зашибец помотал головой:

— Он скажет: «Вы не голодны? Может, поедем — перекусим и поговорим в одном милом заведении?» Тогда вы скажете: «Нет». Он спросит: «Почему?» Вы скажете: «Во-первых, мы торопимся, а во-вторых, там подают плохое карпаччо». Тогда он засмеется и скажет: «Верно».

— А дальше? — спросил Сева.

— А дальше я буду ждать вас неподалеку и займемся спасением Кати.

Мобильный телефон Романа Степановича внезапно ожил.

«Очевидно, батарея отдохнула, — подумал Сева. — Но откуда, интересно, деньги на счете вдруг взялись?»

Зашибец прижал трубку к уху, после чего скомандовал:

— Готово. Пошли.

Троица вышла на улицу (охранник подобострастно распахнул перед ними дверь), там уже поджидал автомобиль, а возле него — человек, чем-то неуловимо похожий на Зашибца.

Когда авто тронулось, неуловимо похожий передал Роману Степановичу два паспорта — один поновее, другой — в меру потрепанный. Зашибец заглянул в них и передал потрепанный паспорт Аркадию Марксовичу, а другой вручил Севе.

— Держите и готовьтесь, тут недалеко. А свои документы отдайте мне, я вам потом верну.

— Вы думаете: то, что вы делаете, спасет страну?

— не без яда спросил профессор, отдавая свой паспорт, еще более потрепанный, чем тот, что он получил от Зашибца.

— Что-то надо делать, — сказал Зашибец. — Вы вот над чем сейчас работаете?

— Я пишу эссе, — гордо сказал профессор. — «Взаимосвязь этологического императива с традицией целостного восприятия мира».

— И насколько это поможет человечеству? — поинтересовался Зашибец.

Потапов пошел пятнами.

— Какое вы имеете право рассуждать о пользе науки?

— Совершенно справедливо, — миролюбиво сказал Зашибец. — Я действительно разбираюсь в этих делах не больше, чем какой-нибудь профессор в милицейских делах.

Профессор понял, что этот раунд он проиграл, но дискутировать дальше было уже некогда, потому что авто остановилось. Зашибец указал на здание советского модерна вдалеке.

— Вон там, рядом с домом, где реклама: «Наша цель — ваша прибыль».

— Звучит зловеще, — заметил Сева.

— Звучит справедливо, — поправил Роман Степанович. — Идите, а я подожду вас здесь… Что вы мнетесь, Аркадий Марксович?

— Боюсь, вам этого не понять. Было, знаете ли, когда-то такое понятие: неудобно, вот и мне сейчас не очень… — сказал профессор, но затем, очевидно, вспомнив что-то из своей любимой всемирной истории, присовокупил: — А впрочем, да будет все по твоей воле, о царь.