Андре Бьерке - Тяжелый покер

Тут вмешался Вангли:

— А когда Крон открыл дверь комнаты, в ней было темно?

— Да. Ведь он зажег люстру.

— Вы не входили туда после ухода Гюндерсена, тогда свет был зажжен. Стало быть, кто-то потушил его в этот промежуток времени?

— Да, конечно. — Она слегка поежилась, будто от озноба. — Наверное, убийца.

— Что вы сделали прежде всего, когда узнали, что ваш муж отравлен?

Она потушила окурок, вдавив его в пепельницу.

— Я пошла в ванную, так как имела определенное подозрение. В аптечке стояли сердечные лекарства, которые принимал мой муж. С самой нижней полки исчез пузырек со скополамином. Я видела его там до прихода гостей, следовательно, кто-то из них взял его.

Моллерюд вибрировал в полицейской конторе еще сильнее, чем во время дознания на вилле Хагена. Глаза бегали, руки не успокаивались ни на минуту. Казалось, он был на грани коллапса.

Но Монсен выглядел беспощадным.

— Отпечатки ваших пальцев найдены на аптечке Хагена, а также на пузырьках и мензурках. Вы что-то принимали, пока были в ванной?

— Да-а! — ответил допрашиваемый, задыхаясь.

— Вы видели пузырек с черепом на нижней полке?

— Нет… не могу вспомнить…

Монсен с инквизиторским видом перегнулся через конторку.

— Разве вы не помните, как попросту изъяли его и положили себе в карман?

— Нет! Нет! — панически выкрикивал художник. Он закрыл лицо руками на несколько секунд. Затем вновь показались глаза. — Я искал нечто другое… ибо мои нервы были… я пытался найти амфетамин.

— А что такое амфетамин? — Вангли сделал вид, что не знает этого.

— Один из барбитуратов — какие-то такие таблетки, которые применяются в медицине для лечения… нервозных состояний.

Монсену часто приходилось иметь дело с наркоманами. Он имел нюх на этот тип людей, и такое узнавание не доставляло ему радости.

— Стало быть, вы лечились у доктора Хагена, и он давал вам это «успокаивающее» средство?

— Да-а!

— И постепенно вы впали в зависимость от пилюлек?

— Да, я уже не мог обходиться без них. — Моллерюд быстро прибавил: — Но теперь буду отвыкать.

Вангли посмотрел на него и кивнул с состраданием.

— Именно так доктор Хаген и приобрел власть над вами — власть, которой он злоупотреблял?

— Да, это так. — Ответ прозвучал непроизвольно, художник развел руками. — Но я не занимался шулерством сегодня вечером! Я бы никогда не пошел на это!

Вновь вступил Монсен:

— Никогда бы не пошел? А что же вас заставлял делать Хаген?

Моллерюд запнулся, но тут же нашелся:

— Он заставлял меня быть своим партнером на этих сеансах. У нас была секретная система оповещения, с помощью которой мы сообщали друг другу, какие имеем карты на руках…

— Система оповещения?

— Да — код, наподобие того, которым пользуются «телепаты», «читающие» чужие мысли. Столько и столько-то слов означают это и то, первые буквы в словах сообщают нечто другое и так далее. Когда один из нас имел особенно сильную карту, мы вместе старались поднять ставки. Таким образом или увеличивался выигрыш, или противник выбывал из игры.

— После чего вы и делили этот выигрыш? — Глаза Монсена стали узкими, как щелки. — Разве это не называется шулерской игрой?

Художник ответил сдавленным голосом:

— Да… мне самому это было не по душе, но такова цена Хагена за его таблетки.

Вангли переглянулся с коллегой: не было смысла добивать беднягу. Затем мягко спросил:

— Каково ваше впечатление об отношениях герра и фру Хагенов?

Моллерюд облегчение вздохнул после такой перемены в технике допроса.

— Отношения ледяные. Я был поражен, когда увидел, как она стоит в дверном проеме и чиркает спичкой, чтобы закурить. На руке, державшей спичечный коробок, отсутствовало обручальное кольцо.

Монсен наклонился вперед.

— Вы, должно быть, сохраняли завидное хладнокровие в самый разгар скандала, раз могли сделать такое наблюдение?

— Я художник-портретист, моя специальность — наблюдать человеческие руки. А на эту руку я обратил внимание: у нее такие тонкие, гибкие, белые пальцы. Я бы с удовольствием написал эту руку, и…

— Благодарю вас, — оборвал его Монсен. — Ваши творческие идеи имеют, к сожалению, весьма малое отношение к делу.

Бизнесмен Крон стремился выдержать деловой стиль и во время допроса, его отчет был сухим, лаконичным и обобщенным, как маркетинговый анализ. Он мало что мог добавить к своим предыдущим показаниям. Но одна небольшая деталь заставила усомниться в достоверности его показаний, несмотря на «объективный» характер изложения.