Елена Яковлева - Шутки в сторону

Огородников загодя поклялся себе, что не станет ни в чем упрекать Румянцева, и все же первое, что он сказал, точнее, прошептал (больничная обстановка, в его понимании, располагала к беседам исключительно на пониженных тонах):

— Что тебя дернуло заниматься самодеятельностью, жить надоело?

Вопрос был чисто риторическим и не предполагал ответа, в принципе, его следовало понимать как приветствие.

Румянцев вовсе не походил на умирающего. Огородников подошел к постели раненого поближе и склонился над ним. Румянцев открыл глаза и улыбнулся.

— Что, пришел проверить результаты эволюции? Чарльз Дарвин…

— Иди к черту, — опять прошептал Огородников, — я сюда не острить явился, у меня всего десять минут на все про все.

Румянцев сразу посерьезнел.

— Тебе плохо? — спросил Огородников.

Тот поморщился:

— Мне замечательно… Только скажи, он что, ушел?

— Представь себе, герой-одиночка, мы его задержали, — с удовольствием успокоил его Огородников, — мы ведь тоже не лыком шиты.

— Ну слава Богу, а то я боялся, что и вправду напортачил, — обрадовался раненый и тут же спохватился: — А Груздев, вы же ничего не знаете про Груздева…

— Да знаем-знаем, не переживай. Этот субчик так испугался, что сам явился с повинной. Говорит: только спасите, а то меня убьют. Сейчас сидит и пишет чистосердечное признание, по-моему, уже половину «Войны и мира» накатал каллиграфическим почерком.

— Ну слава Богу, — повторил Румянцев с облегчением. Помолчал и вдруг спохватился: — Где моя одежда? Там в куртке, там…

— Это, что ли? — Огородников извлек из кармана небольшой целлофановый пакет с пулей и гильзой. — Извини, может, тебе и не понравится, но мы уже полюбопытствовали на всякий случай. Сам знаешь, работа такая. Значит, Васнецова этой пулькой?

Румянцев кивнул, а Огородников продолжил:

— Кстати, что там у тебя в машине за кошка? Чувствует себя полноправной хозяйкой.

— Кошка? Ах да, кошка, — вспомнил Румянцев. — Как раз перед этим подобрал на дороге, ее бы раздавили. Что с ней делать? Вы ее хоть покормите, что ли…

— Уже покормили, чувствительный ты наш, — заверил его Огородников, — не забывай, что имеешь дело с Дарвином. Ну ладно, пора и честь знать. — Огородников распрямился и, сморщившись, потер поясницу. — С тебя, кстати, после таких вариаций на тему следовало бы подписку о невыезде взять, но раз ты все равно под больничным арестом…

— Слушай, а Ремезов, Ремезов знает, что это Груздев звонил матери пропавшей девочки, ему сообщили?

— Скоро узнает, — заверил Огородников. — Ладно, выздоравливай поскорее, тем более что ты, дорогой, будешь проходить свидетелем по делу… Надо же, каков! Ну, частный сыщик, да и только!

Румянцев позволил себе усмехнуться:

— А что, очень даже неплохая стезя, хоть и стреляют, зато начальство на ковер не вызывает… Слушай, Огород, может, организуем частное сыскное агентство? По-моему, неплохая идея! Заодно Ремезова пригласим, а?

— Давай, — одобрил румянцевскую идею Огородников. — Даже название подходящее имеется: «Клуб сентиментальных детективов». Звучит? — И сам себе ответил: — Ну клиника, чистая клиника. Как говорит мой младшенький, крыша едет не спеша, тихо шифером шурша.

В дверь просунулся белый колпак медсестры:

— Товарищ следователь, десять минут истекли.

— Иду, иду, — отозвался Огородников, — я бы уже давно ушел, если бы он сам меня не задерживал. Вы, кстати, следите за ним получше, а то он герой известный, того и гляди в окошко выпрыгнет.

— Не выпрыгнет, — улыбнулась медсестра, — у нас на окнах решетки.

— Решетки? — переспросил следователь. — Замечательно! Что и требуется в данном случае.

Огородников мог себе позволить те нехитрые шутки, которые он отпустил в палате раненого Румянцева. Дело, которое еще вчера грозило обернуться заведомым «висяком», сегодня явно сдвинулось с мертвой точки, обрастая новыми подробностями, точно снежный ком. Огородников уже догадывался, что подоплекой этой истории с шантажом, компроматом и убийством, всей этой шумихи вокруг Костецкого и его семейства, явилась предвыборная кампания, а инициировал ее кто-нибудь из конкурентов Костецкого на хлебную должность мэра.

«Надо же, — думал он, — еще вчера я бы сам не поверил: такие политические страсти кипят в заштатном городке, борьба за власть идет на полную катушку». Огородников всегда предпочитал конкретную работу руководящей. Он и отчитаться-то толком не умел, а один вид трибуны вызывал в нем черную меланхолию по крайней мере на неделю. Удалось бы только довести до логического завершения, а там заголовки в газетах обеспечены. Хотя его лично, разумеется, интересовали не заголовки, а результат.