Леонид Самофалов - Звездочёт

– Сегодня он пускай со мной покатается. Не волнуйся, у меня дети не пропадают. Если к вечеру не завезу, сами заходите.

– Да зачем же это, Кузьма Николаевич?

– А зачем ребенку без присмотра быть?

– Да совестно мне!

– Перестань! Все как в аптеке.

Солнышко высоко поднялось, припекать начинает. По небу там и сям поплыли кучевые облака.

Татьяна Ишечкина поднимается к магазину со стороны лужи: ходила умываться, в руке держит старое, застиранное до дыр полотенце. Смыла клоунские разводы с лица, утерлась, смотрится более-менее…

– Значит, говоришь, с капюшонами ветровки-то?

– С капюшонами, Кузьма Николаич.

– А ты надумала, кто?

– Нет, Кузьма Николаич. Чтоб я провалилась, никто из сельских ко мне в подсобку не суется! Да и зачем?

– Может, за водкой.

– В подсобке это добро не держу, Кузьма Николаич, – решительно заявила Ишечкина. – И водка, и бормотуха ихняя, и вообще все спиртное у меня под прилавком в тупичке. Оттуда на глазах достаю, и все это знают.

– Демонстрируешь, что ли?

– Конечно. Я ведь не такая дура, как некоторые думают. Когда строгое постановление вышло насчет питья, я и схватись за голову: а ведь могут такие же судари отыскаться, как дружки Абакшиных, вломятся и начнут все переворачивать, спиртное искать. Так чтобы не переворачивали и зря не искали, я прямо всем говорю: выпивка тут, в тупичке, завезли три ящика и до послезавтра завозить не будут. Хотите берите сейчас, хотите после, но я вам не спиртзавод. Кстати сказать, Кузьма Николаич, пол-ящика белой стоит – и ни одна бутылка не тронута!

– Да, это тебе не Абакшин с братией, этот не пьет и, возможно, не курит: сигареты он ведь тоже не тронул. У этого деятеля все по полочкам разложено, аккуратист. И как пишут в умных книжках, целеустремленный. На цель идет, как ракета, лишнего не зацепит. Я уже говорил: он и авоську не тронул бы, если бы не подарила ему свои ветровки с кроссовками.

– Откуда ж я знала, Кузьма Николаич?

– Согласен, не знала. О таких вещах не предупреждают. Но его – Тань, слышишь? – его самого ты должна знать.

– Да почему вы так уверены, Кузьма Николаич?

– Сейчас и ты будешь уверенной. Ключи! Ключики!

– Что – ключи?

– Да то – ключи. Кому ты их можешь доверить? У кого на виду положить? Либо, Тань, у близкого человека, вроде Лари, либо у хорошего знакомого, которому доверяешь. Это не обязательно мужчина, слышишь? Это может быть и подруга.

– Какая подруга? – вскричала Ишечкина. – Я как с Ларей сошлась, так все подруги от меня потихоньку отодвинулись. Самая лучшая подруга теперь Леонтина Стефановна: она не языком, делом помогает.

– Та-ак! Значит, подруги отпадают?

– Конечно.

– А друзья?

– Да вы… вы, Кузьма Николаич, на что намекаете? – проговорила она, заикаясь. – Хотите сказать, любовник?..

– Не имею права.

– Но ведь по-вашему так получается.

– Тогда скажи, как по-твоему?

– Никак.

– А этого не может быть! – И развел руками. – Тогда придется грешить на инопланетян. Спустились на своих тарелках, прикинулись невидимками, скопировали все ключи – и отбыли в свою мастерскую. Вчера сделали дубликаты – и влезли. Так?

– Не знаю. Только никаких любовников у меня нет, Кузьма Николаич. – Она начала всхлипывать. – Ларю вы разве не знаете? Да он только заподозри, щелчком от кого хочешь избавится, как ветром сдунет.

– Это верно, – согласился Буграев. – Илларион – мужик серьезный… Без юмора мужичок. Но ведь и ключи, Ишечкина! А?

– Не знаю.

Она захлюпала и уткнула нос в полотенце.

– Ладно, оставим пока. У тебя, я так думаю, заклинило. Это бывает. Особенно когда очень надо вспомнить, как на экзамене. Тогда лучше не думай, само придет. А сейчас, девица, пойдем телефон чинить, мне докладывать пора.

Придя в подсобку, он достал из сумки перочинный нож с набором мелких инструментов, отвинтил крышку пластмассовой чашечки на стене, принялся зачищать контакты на концах оборванных проводов. Окон в подсобке не было, освещалась она лампочкой; оттого, что солнце сюда не заглядывало, в помещении стояла чувствительная прохлада, Буграев поежился.

– Зимой-то ты как обогреваешься? – спросил. – Я что-то не помню, тепло у тебя или холодно.

– Холод собачий, – ответила Татьяна. – У перчаток-вязанок пальцы обрежу, натяну, так и работаю. И пальто под халатом ватное. Печка в зале до потолка, а тепла – хоть топи, хоть не топи – никакого. Вы, Кузьма Николаич, по печам, говорят, мастер, так помогли бы.

– Будет время, Тань, помогу. Дело не простое, часом не обойдешься. Пока могу только посочувствовать. Когда в холоде работаешь, это не жизнь.