Евгений Сартинов - Золото на крови

бритоголового облепила. Я его лица не видел, только затылок, заплывший жиром, да руки на столе, пальцы как сосиски, и чуть не на каждом по перстню с каменьями. Грек меня все-таки рассмотрел, спихнул с левого плеча худющую блондинку (он почему-то любил девушек в предобморочном состоянии крайней степени дистрофии), и пальцем ткнул в мою сторону. Речь его звучала отчетливо, хотя и несколько замедленно.

- Вот, моя гордость. Всех выгнал, его оставил. Самородок, Юрий Александрович Соломатин, шеф-повар. Познакомься, Юра, с новым хозяином заведения. Борис Миронович, вернулся на родину с большими бабками, прошу любить и жаловать.

Бритоголовый медленно повернулся ко мне. В глаза мне блеснули камушки на огромном кресте, висящем на здоровущей золотой цепи.

- Шашлык у тебя... ништяк... не хуже, чем у грузин... хвалю.

Еле выговорив это, новый хозяин неверным движением достал из кармана стодолларовую купюру и затолкал ее мне в карман фартука. Потом он уставился мне в лицо.

- Где-то я тебя, парень, видел... - пробурчал он, тараща на меня маленькие свиные глазки. Судя по складкам на лбу, он даже попытался напрячь мозжечок, или что там у него на самом деле под черепушкой. К моему счастью, он скоро устал от непривычного вида деятельности и махнул рукой.

- Ладно, потом вспомню... Еще шашлыка, в номера...

И новый хозяин ткнул пальцем куда-то вверх.

На кухню я вернулся на автопилоте. Машинально показал Яшке, своему личному поваренку, пять пальцев и долго стоял у мангала, старательно поворачивая шампуры над углями. По-моему, они даже получились, хотя все это время в голове

стучала только одна отчаянная мысль: "Неужели все сначала?!"

Да, новый хозяин меня не узнал, зато я его признал сразу, мгновенно. Как будто снова очутился в подвале Али и надо мной склоняется грузная фигура одного из "пехотинцев" Коржана. "Идти сможешь?" - так спросил он меня тогда. В те времена он отзывался на кличку Борман, теперь Борис Миронович.

В голову лезли невеселые мысли: "Ну, не узнал от меня сегодня, узнает завтра. Да, я изрядно поправился с тех пор, но куда деть эти оттопыренные уши, нос картошкой и веснушки? И что же тогда мне делать? Снова пускаться в бега? Куда и как? Со всей семьей? Бросив дом, все нажитое."

Безнадега подкатила к сердцу так, что, отложив готовые шашлыки, я повернулся к своему помощнику Денису и сказал:

- Пойду, я, пожалуй, Дениска. Что-то мне сегодня нехорошо.

- Идите, Юрий Александрович, да оденьтесь получше, а то опять простудитесь.

Я машинально кивнул ему и, уже снимая фартук, сказал забежавшему на кухню Осипу Андреевичу:

- Шашлыки готовы, отнесите новому хозяину.

- Хорошо, сейчас. Люда! - кликнул тот официантку. - Отнеси в пятый номер шашлыки.

Переодевшись, я вышел на улицу через черный ход, пошел своей обычной дорогой вдоль здания. Там, в заборе, была дыра, через нее я сокращал расстояние до дома почти вдвое. Уже завернув за угол, я увидел, как в приоткрытую дверь запасного хода с торца здания пробивается полоска света. Это меня удивило, обычно ее открывали в преддверии пожарной инспекции, не чаще. Движимый любопытством, я подошел вплотную, заглянул. По длинному пустынному и узкому коридору нашего бывшего профилактория уходила в сторону ресторана официантка с пустым подносом.

"А ведь она была у него" - понял я. С невероятной силой мне захотелось еще раз посмотреть на этого бывшего Бормана, ныне Бориса Мироновича. Пятый номер я знал хорошо, в свое время Тураниди носился с ним как с насиженным яйцом, просто замучил строителей. Но зато получился номер люкс, просто конфетка. Три комнаты, бассейн с джакузи, небольшой, но поплескаться втроем там было можно. Первое время мы как на экскурсию ходили туда всей кухней.

Пройдя по коридору метров пять, я осторожно повернул круглую ручку замка, приоткрыл дверь и заглянул в номер. В обширном холле не было никого, и я, бесшумно ступая по толстому ковру, прокрался к спальне. Двустворчатые

застекленные двери оказались прикрыты не до конца. Сначала я увидел ноги Бормана, кривоватые, с густой черной шерстью. Судя по храпу, он спал. Меня удивило, что не было девиц, и лишь приоткрыв дверь, я расслышал смех и дамское

стрекотание, доносившееся как раз со стороны ванной. Девицы не отказали себе в удовольствии на дармовщинку побалдеть в джакузи.

Но я по-прежнему не видел лица бывшего Бормана. Зачем мне это надо было, я не понимал, но какая-то сила буквально толкала меня вперед. Ковер в спальне был ничуть не хуже, чем в зале, и моих шагов не слышал никто. Остановился я лишь у самой кровати, огромной, почти квадратной. Девицы чуть прикрыли своего благодетеля простынкой, и широченная грудь Бормана, с явными излишками жира и волосатости, равномерно поднималась и опускалась, словно качая в колыбели массивный крест с яркими стекляшками бриллиантов. Рот оставался чуть полуоткрыт, и из него тонкой струйкой сочилась слюна. Над верхней губой белел давний шрам, чуть уродующий линию рта. С закрытыми глазами он смотрелся получше, просто спящий человек, с низким лбом и мясистым, чуть свернутым набок носом.