Жорж Сименон - Под страхом смерти. Преступление нелюдима

— Алюминиевая.

— А здесь...

Шеншоль хотел показать им буфет. По-своему, он был добросовестным человеком, к тому же он так привык к невезению...

Он сделал только один шаг, и у него перехватило дыхание от тошнотворного запаха. Он мгновенно захлопнул шкаф. Голландцы, стоя в дверях, что-то обсуждали.

Они ничего не заметили. Ни того, что Шеншоль стал еще бледнее, ни того, что он закашлялся и поспешно оттеснил их назад.

— Я распоряжусь, чтобы завтра же утром здесь привели все в порядок.

— Но мы хотим переехать завтра утром...

И опять заговорили по-своему.

— Жена хочет, чтобы уборку произвели наши слуги. Она сама приедет с ними завтра утром. Вы оставите ключи?

Если б Шеншоль не стоял к ним спиной, тщетно пытаясь справиться с замком из кованого железа в старинном буфете, они бы увидели, что он плачет. Может быть, у него мелькнуло желание упасть перед ними на колени и признаться: «Дело в том, что в буфете — труп. Не знаю чей, но мне кажется, что у него борода, как у последнего съемщика. Это был венгр... Он приехал с красавицей женой и снял виллу на три месяца. А через шесть недель пришло письмо из Рима с извещением о том, что они расторгают договор о найме».

Что теперь будет? Полиция... Во всех газетах — сообщение о трупе, найденном в буфете. И никто уже не снимет виллу, где произошло убийство.

«Я бы еще смог как-нибудь выкрутиться, господин голландец, потому что привык ко всему, даже к болезням жены, если б не этот болван, мой сын...»

Шеншолю приходилось буквально лезть из кожи, чтобы платить в лицей за своего шестнадцатилетного мальчишку. А тот, желая пофорсить и подражая богатым товарищам, угнал с набережной Круазет чужой автомобиль и отправился с девочкой в Ниццу.

Машина была разбита вдребезги. Сын получил тяжелый перелом бедра. «Угодил в больницу», как лаконично напечатали газеты. Девушка обезображена. О, господи! А когда ее отец явился в контору Шеншоля!..

Владелец машины, виноторговец из Безье, заявился тоже:

— В исправительный дом!.. Да, сударь!.. Такого сына!..

Он потребовал двадцать восемь тысяч франков. Сошлись на двадцати тысячах. Нелюдим выплатил половину — из денег, полученных за сдачу помещения по доверенности одного парижского клиента.

«Как только заплатят за квартиру...» — написал он домовладельцу.

Тот в ответ телеграфировал:

«Если приезжие не заплатят — выселяйте...»

А теперь Шеншоль стоит с голландцами на террасе, залитой солнцем, над знаменитыми скалами, которые в действительности не были ни пурпурными, ни даже розовыми, как Эстерельские скалы, а только чуть-чуть красноватыми.

Но вилла выглядела почти привлекательно. Было тепло. В полдень сюда донесся перезвон антибских колоколов. Ловцы морских ежей сели за весла.

— Если можно завтра утром заехать за ключами, я завез бы вам чек. Кстати, сколько это стоит?

— Тридцать тысяч.

Стоило ли убеждать их? Шеншоль пробормотал еле слышно, словно заклиная судьбу:

— Тридцать тысяч — крайняя цена... Мой клиент дал мне строгий наказ. Один американский миллиардер, которому в настоящий момент...

Голландцы переглянулись. Неужели женщине не..? Муж назвал ей цифру. К счастью, она в это время любовалась ярко-голубой, с красной полосой лодкой, над которой поднимали золотисто-желтый парус. Жена опустила глаза и, думая, вероятно, о чем-то другом, кивнула головой в знак согласия.

В этот день Шеншоль не навестил сына в больнице. Однако он выполнил все обычные дела: разжег древесный уголь в плите, вскипятил воду, смолол кофе, а когда пробило два часа и солнце подошло к его конторе, опустил выцветшую штору в красно-желтых полосах.

Затем сделал массаж жене, которая из-за мух жила в полутьме, и отправился в книжную лавку, находившуюся за бистро, чтобы поменять ей книгу, бедняга проглатывала ежедневно по роману. Приходилось только удивляться: что она могла видеть в такой темноте?

Потом он занялся писаниной. Чем меньше было у него дел, тем с большим усердием отдавался Шеншоль этому занятию. Стоя за высокой конторкой, он выводил каллиграфическим почерком объявления для своей витрины.

В девять часов вечера он закрыл ставни. Жена спросила еле слышным голосом тяжелобольного человека:

— Что ты собираешься сделать?

— Мне надо уйти. Деловое свидание.

— Ты берешь велосипед? — удивилась она.

— Это за городом. Вернусь поздно. Предстоит крупная сделка. «Пурпурные скалы»...

Тридцать тысяч! Так запросто, не моргнув глазом! Ну и богачи! Последние съемщики дали всего десять тысяч за три месяца, да еще пришлось установить им электрические обогреватели, что влетело Шеншолю в три тысячи франков.