Майкл Коннелли - Пятый свидетель

Его там не было.

Сказать, что я был в ярости — значит не сказать ничего. Засунув папку обратно в ячейку, я с силой захлопнул крышку багажника, вытащил телефон и, направляясь обратно к пандусу, позвонил Лайзе. Автомат переключил меня на автоответчик.

— Лайза, это ваш адвокат. Мы, кажется, договаривались, что вы будете отвечать всегда, когда я вам звоню. Независимо от времени суток и того, чем вы заняты. Но вы не отвечаете. Отзвоните мне непременно. Мне нужно поговорить с вами о вашем дружке Гербе и о сделке, которую он только что заключил. Уверен, что для вас это не новость. Но возможно, новостью окажется для вас то, что я собираюсь возбудить против подонка судебное преследование за этот фортель. Я урою его, Лайза. Так что лучше отзвоните мне! Немедленно!

Захлопнув крышку телефона, я сжал его в руке и побежал вниз по пандусу, едва обратив внимание на двух мужчин, поднимавшихся мне навстречу, пока один из них не окликнул меня:

— Эй, ты тот самый парень?

Я остановился, удивленный вопросом, но продолжая думать лишь о Гербе Дэле и Лайзе Треммел.

— Простите?

— Ну, юрист. Знаменитый адвокат из телевизора.

Оба направлялись ко мне. Это были молодые люди в летных куртках, они шли, засунув руки в карманы. Мне было не до пустой болтовни.

— Э-э… нет, думаю, вы ошиблись…

— Брось, парень, это ты. Я видел тебя по ящику.

Я сдался:

— Ну да, я веду дело, в связи с которым и оказался на экране.

— Да-да-да… Повтори-ка свое имя еще разок.

— Микки Холлер.

Как только имя было произнесено, я увидел, что тот из них, который все время молчал, вынул руки из карманов и, распрямив плечи, встал прямо передо мной. На руках у него были черные перчатки без пальцев. Я успел подумать, что для перчаток слишком тепло и что, поскольку на втором этаже не было ни одной машины, кроме моей, им там нечего делать. Значит, они искали меня.

— Что все это зна…

Молчун впечатал левый кулак мне в солнечное сплетение. Согнувшись пополам, я тут же получил удар правым, который сломал мне три левых ребра. Кроме того, что в этот момент выронил телефон, дальше я мало что запомнил. Помню лишь, что пытался бежать, но тот, что повыше, загородил мне дорогу, прижав мои руки к бокам и развернув меня в обратном направлении.

На нем тоже были черные перчатки.

Нетронутым у меня осталось только лицо — единственная часть тела, которую не покрывали синяки и ссадины и кости которой не были переломаны, когда я очнулся в реанимации больницы Креста Господня. Окончательный итог включал тридцать восемь швов на голове, девять сломанных ребер, четыре сломанных пальца, ушиб обеих почек и одно яичко, на сто восемьдесят градусов свернутое с места. Мой торс имел цвет виноградного мороженого на палочке, а моча была темной, как кока-кола.

Последний раз, когда я лежал в больнице, меня подсадили на оксикодон, [6] Обезболивающий наркотический препарат, полусинтетический опиоид. что едва не лишило меня способности к воспроизводству потомства и чуть не сломало мою карьеру. Поэтому на сей раз я заявил, что намерен выкарабкиваться без помощи химии. И это, конечно, оказалось болезненной ошибкой. Уже через два часа после своего заявления я молил медсестер, санитаров и вообще всех, кто соглашался меня выслушать, поставить мне капельницу. Капельница наконец помогла, боль притупилась, но я оказался где-то под потолком в состоянии неуверенного полета. Врачам понадобилось дня два, чтобы найти правильный баланс между болью и сознанием. И тогда я начал принимать посетителей.

Одними из первых заявились два детектива из ван-нуйсского отделения полицейского управления Калифорнии. Одного звали Стилвелл, другого — Эйман. Они задали мне формальные вопросы, чтобы закончить свою бумажную волокиту. Желания выяснить, кто напал на меня, у них было не больше, чем желания работать в обеденный перерыв. В конце концов, я был адвокатом, защищавшим убийцу, которую прихватили их коллеги. Иными словами, они не собирались скручивать себе яйца ради покалеченного моего.

Когда Стилвелл закрыл свой блокнот, я уже знал: разговор, а также и расследование закончены. Они пообещали сообщить, если что-нибудь обнаружится.

— Вы, кажется, кое-что забыли, не так ли? — сказал я.

Я говорил, не двигая челюстями, потому что каким-то образом любое движение челюстей отзывалось острой болью в моей грудной клетке.

— Что именно? — спросил Стилвелл.

— Вы так и не попросили меня дать описание тех, кто на меня напал. Даже не поинтересовались, какого цвета кожа у них была.