Майкл Коннелли - Пятый свидетель

— Да, ваша честь. Понимаю и буду действовать соответственно.

— Уж сделайте одолжение, сэр, поскольку терпение суда на исходе. Возвращаемся в зал.

За столом защиты я увидел одиноко сидевшую Аронсон и только тут осознал, что она не последовала за мной в кабинет судьи. Я устало опустился рядом.

— Где Лайза?

— В коридоре с Дэлом. Что там было?

— Мне дали еще один шанс. Придется сократиться и нанести смертельный удар поскорее.

— А вы можете?

— Посмотрим. Мне нужно до начала сбегать в туалет. Почему вы не пошли со мной к судье?

— Меня не пригласили, а сама я не знала, должна ли следовать за вами.

— В следующий раз знайте, что должны.

Здание суда спроектировано так, чтобы все имели возможность уединиться. У присяжных есть свои совещательные комнаты, а у противных сторон и их болельщиков — множество закоулков и ниш. Но туалетные комнаты уравнивают всех. Вы входите туда и никогда не знаете, кого встретите. Толкнув внутреннюю дверь мужского туалета, я сразу же увидел Оппарицио, который мыл руки над раковиной. Он тоже заметил меня в зеркале.

— Ну что, советник, дал вам судья по рукам?

— Это не ваше дело. Пойду поищу другой туалет.

Я повернулся, чтобы уйти, но Оппарицио остановил меня:

— Не трудитесь. Я ухожу.

Стряхнув воду с рук, он двинулся к выходу, но, поравнявшись со мной, вдруг остановился.

— Вы жалки, Холлер. Ваша клиентка — убийца, а вы пытаетесь свалить вину на меня. Посмотрите на себя в зеркало. — Он повернулся и сделал жест в сторону писсуаров. — Вон где ваше место, — добавил он. — В сортире.

Все должно было решиться в течение следующего получаса, от силы часа. Сидя за столом, я ждал, стараясь собраться с мыслями. Все уже были на местах, кроме судьи, еще не вышедшего в зал. Оппарицио самодовольно беседовал с двумя своими адвокатами, сидя в первом ряду галереи, где у них были зарезервированы места. Моя клиентка, наклонившись ко мне, прошептала так, чтобы не слышала Аронсон:

— У вас еще есть, правда?

— Простите?

— У вас еще что-то есть, да, Микки? Что-то, чем его прищучить.

Даже ей было ясно: того, что я уже выложил, недостаточно. Так же шепотом я ответил:

— Узнаем еще до обеда и будем либо пить шампанское, либо ронять слезы в тарелку с супом.

Открылась дверь, ведущая на судейскую территорию, и появился Перри. Уже на ходу он велел привести присяжных, а свидетелю — вернуться в свидетельский бокс. Минуту спустя я тоже стоял на трибуне, сверху вниз глядя на Оппарицио. Похоже, встреча в туалете придала ему еще больше уверенности в себе. Приняв расслабленную позу, он словно оповещал мир, что чувствует себя как дома. Я решил, что больше нет смысла ждать, пора делать разворот.

— Итак, мистер Оппарицио, продолжая нашу беседу: вы были не совсем правдивы в своих сегодняшних показаниях, не так ли?

— Я был абсолютно правдив, и мне не нравится ваш вопрос.

— Вы лгали с самого начала, сэр, назвав под присягой подложное имя.

— Я официально сменил имя тридцать один год назад. Я не лгал, и это не имеет никакого отношения к делу.

— Какое имя значится у вас в свидетельстве о рождении?

Оппарицио замешкался, и, как мне показалось, впервые до него стало доходить, куда я клоню.

— В моем свидетельстве о рождении написано: Антонио Луиджи Аппарицио. Звучит так же, как сейчас, только пишется не через «о», а через «а». В детстве меня называли Лу, или Луи, потому что в округе было полно Энтони и Антонио. Вот я и решил остаться Луисом, для чего официально сменил имя на Энтони Луис, то есть американизировал его. Вот и все.

— Но зачем вы изменили и написание фамилии?

— Тогда был известный профессиональный бейсболист по имени Льюис Апарицио. Звучало слишком похоже: Луис Аппарицио и Льюис Апарицио. Мне не хотелось, чтобы моя фамилия была так похожа на фамилию знаменитости, поэтому я изменил ее написание. Теперь вы удовлетворены, мистер Холлер?

Судья предупредил Оппарицио, чтобы он лишь отвечал на вопросы, а не задавал их.

— Знаете ли вы, когда Льюис Апарицио покинул профессиональный спорт? — спросил я и мельком взглянул на судью. Если его терпение уже и прежде было на исходе, то теперь оно превратилось в папиросную бумагу, на которой крупными буквами был напечатан обвинительный приговор за неуважение к суду.

— Нет, не знаю я, когда он его покинул, — огрызнулся Оппарицио.

— Тогда вы удивитесь, если я скажу, что это случилось за восемь лет до того, как вы сменили фамилию.