Майкл Коннелли - Пятый свидетель

Прежде чем ответить, я посмотрел на нее долгим взглядом.

— Завтра, возможно, решающий день процесса. Мне нужно…

— Я располагаю временем до полуночи.

Я сделал длинный вдох, но выдох оказался еще более длинным. Подавшись вперед и наклонившись так, что наши головы соприкоснулись — как фехтовальщики скрещивают сабли перед началом матча, — я прошептал ей в ухо:

— Я так больше не могу. Либо мы двигаемся вперед — либо ставим точку.

Упершись рукой мне в грудь, она оттолкнула меня. Мне было страшно подумать, во что превратится моя жизнь, если она совсем уйдет из нее, и я уже жалел о своем ультиматуме, потому что знал: поставленная перед выбором, она сделает его в пользу второго.

— Как насчет того, чтобы сейчас думать только о сегодняшнем вечере, Холлер? — ответила она.

— Ладно, — согласился я с такой поспешностью, что мы оба не удержались от смеха.

Я увернулся от пули, которую сам в себя выпустил. На этот раз увернулся.

— Какое-то время мне понадобится, чтобы еще кое над чем поработать.

— Конечно, мы его выберем.

Протянув руку за своим стаканом, она по ошибке — или не по ошибке? — взяла мой, отпила из него и скорчила гримасу отвращения.

— Без водки это просто отрава.

— Знаю. Это было что-то вроде проверки?

— Нет, просто ошиблась.

— Ну конечно.

Пока она пила из собственного стакана, я слегка развернулся назад и посмотрел на Циско и Аронсон. Они сидели, склонившись друг к другу, и увлеченно беседовали, не обращая на меня никакого внимания. Я опять повернулся к Мэгги:

— Выходи за меня снова, Мэгги. Когда закончится этот процесс, я собираюсь все изменить.

— Это я уже слышала.

— Да, но на этот раз так и будет. Это уже происходит.

— Я должна ответить прямо сейчас? Это предложение, которое делается только раз, или я могу подумать?

— Конечно, можешь. В твоем распоряжении целых пять минут. Я успею сбегать в сортир и сразу вернусь.

Мы снова рассмеялись, потом я наклонился, поцеловал ее и, зарывшись лицом в ее волосы, шепнул:

— Мне никто, кроме тебя, не нужен.

Прежде чем оттолкнуть, она поцеловала меня в шею.

— Терпеть не могу публичной демонстрации ласк, особенно в барах. Выглядит дешево.

— Прости.

— Ну, пошли.

Она соскользнула с табурета и, уже стоя, допила свой стакан. Вынув бумажник, я оплатил все, включая чаевые бармена, и сказал Циско с Аронсон, что ухожу.

— Я думала, мы еще поговорим об Оппарицио, — запротестовала Аронсон.

Но Циско незаметно тронул ее за руку, давая понять: не сейчас. Я был ему благодарен за это.

— Знаете что, — сказал я, — день был длинный. Иногда лучший способ к чему-то подготовиться — на время забыть об этом. Завтра утром пораньше, до начала заседания, я поеду в контору. Если хотите, приезжайте тоже. А нет — так увидимся в суде в девять.

Попрощавшись, мы с моей бывшей женой отправились к выходу.

— Хочешь оставить свою машину здесь, или как? — спросил я.

— Нет, слишком опасно возвращаться сюда после ужина и вечера, проведенного в постели с тобой. Захочется снова зайти сюда выпить последнюю, а потом, глядишь, окажется, что и не последнюю… А мне надо няню вовремя отпустить, да и на работу утром.

— Вот как ты на все это смотришь? Ужин, секс — и домой к полуночи?

В таких случаях она, бывало, обидно замечала, что я ною, как женщина, жалующаяся на мужчин. Но не в этот раз.

— Нет, — ответила она, — я смотрю на это как на лучший вечер недели.

Когда мы шли к своим машинам, я протянул руку и нежно сжал пальцами ее затылок. Ей это всегда нравилось. И плевать, что это могло быть расценено как публичная демонстрация ласк.

Во вторник утром чувствовалось, как с каждым шагом на пути к свидетельскому боксу Луис Оппарицио все больше напрягался. На нем был светло-коричневый костюм с голубой рубашкой и бордовым галстуком. Он держался с достоинством, которое обеспечивали деньги и власть. И было очевидно, что на меня он смотрит с презрением. Хоть он и был моим свидетелем, ни о какой «любви» здесь не могло быть и речи. С самого начала процесса я обвиняюще указывал на него пальцем как на человека, который мог бы сидеть на месте моей клиентки. Но сейчас он сидел передо мной в свидетельском боксе. Это было главным событием процесса, и оно привлекло в зал самое большое с начала слушаний количество публики — как представителей прессы, так и зевак.

Начал я дружелюбно, но не собирался продолжать так и дальше. У меня была единственная цель, и вердикт зависел от того, сумею ли я ее достичь. Мне предстояло подвести свидетеля к краю. Он оказался здесь, потому что сам загнал себя в угол своими алчностью и тщеславием. Игнорировал советы собственных адвокатов, отверг предложение спрятаться за Пятую поправку и принял вызов выйти на поединок со мной на глазах у переполненного зала. Моя работа состояла в том, чтобы заставить его пожалеть о своем решении.