Александр Каневский - Кровавая Мэри

И вдруг он понял: сейчас он это сделает! Он не даст ей, своей гордой, красивой маме, такой родной и такой любимой, стать унизительно-беспомощной мумией и постоянно подвергаться чужой жалости!.. Не позволит, чтоб она до конца дней своих взывала к каждому с таким же беззвучным криком мольбы и отчаяния!..

— Я готов, мама!.. Я готов.

Наклонился, поцеловал её в оба глаза, затем сел рядом, левой рукой снова поднял её высохшую ладонь и прижал к своей щеке, а правой — взялся за выключатель работающего агрегата.

— Я с тобой!.. Я провожу тебя… Провожу…

Как перед прыжком в воду, глубоко вдохнул воздух и повернул выключатель. И ему показалось, что по её лицу как-будто пролетела тень улыбки. А он сидел, прижимал к щеке её сморщенную холодную ладонь и негромко повторял так и не услышанное ею слово:

— Я с тобой, мамочка… Мамочка… Мамочка…

Потом посмотрел на монитор, увидел, что ранее прыгающая кривая вытянулась в печальный приговор, вернул выключатель в прежнее положение и, пошатываясь, вышел из палаты.

В коридоре он столкнулся с лечащим врачом.

— Она умерла, — тихо сообщил Борис.

Врач внимательно посмотрел на него, и Борис почувствовал, что тот всё понял, помолчал, потом произнёс:

— Скажу вам не как врач, а как сын, у которого тоже есть любимая мама: это лучшее, что с ней могло произойти. Дай вам Бог силы пережить всё. И будьте благополучны… Ради неё!

Из маминого дневника:

… «Страшно ли умирать? Да, очень! Ведь там с меня спросят за всё, что натворила и чего не сделала… И рядом никого, только я и Бог, всемогущий и карающий. Что я ему отвечу на его вопрос: на что растратила жизнь? У меня масса грехов, меня есть за что судить… И только одно, единственное оправдание: я вырастила хорошего сына, он сильный, честный и добрый, он всё доделает за меня!.. Может, за это Бог меня хоть чуть-чуть простит?»…

На похоронах была масса народу, знакомых и незнакомых. Пришли даже бывшие соседи по коммуналке: дворничиха Маруся, кореец Ким, Коля, у которого кореец снимал угол, и даже любовница Коли, недоеденная клопами. Была и Людоедовна, которая, как оказалось, умела плакать. Конечно, присутствовал и весь коллектив театра. Говорили речи, утирали слёзы, обнимали Бориса… Приглашали на спектакли, вручали визитки, чтобы звонил, если что понадобится, и вообще… Старенький Никник торжественно поклялся, что в театральном музее её мемориал будет на самом видном месте…

Завалив могилу венками и букетами, все стали расходиться. Актёры садились в автобус: в буфете театра был накрыт стол — дирекция устраивала поминки.

Борис пообещал приехать чуть позже, хотел ещё побыть с мамой.

Он сидел на мраморной плите соседней могилы. Подошла Ти на.

— Можно, я посижу с вами?

Он кивнул. Она присела рядом. Долго молчали. Потом он глотнул из своей фляги и плеснул немного на могилу. Снова глотнул и решительно произнёс:

— Всё!.. Она мечтала, чтоб я перестал пить — я завязываю!

Вылил остаток коньяка на могилу, положил флягу среди цветов и заговорил, глядя в одну точку, негромко, будто сам с собой:

— Я старался чего-то достичь, чтоб она мной гордилась. Я старался, чтоб она радовалась… Оказывается, всё что я делал, я делал ради неё. Я понял, что все мы, мужчины, как бы не надувались и не пыжились, ничего не достигнем, если на нас не смотрят любящие женские глаза, матери, сестры, невесты… У меня была единственная женщина, ради которой я старался — моя мама. Но её уже нет, я её убил, сам, своими руками!.. Я знаю, что поступил правильно, но всю жизнь буду жить с чувством непроходящей вины! Я остался один. Один…

— Вы ещё найдёте свою женщину, ради которой вам будет интересно жить, и стараться, и добиваться, — произнесла Тина. — Я вам так этого желаю, так хочу… Я буду молить Бога, чтоб это произошло…

Она поднялась и пошла по аллее.

— Не уходи!.. — произнёс он негромко, но она услышала и остановилась. — Мне кажется, я её уже нашёл… Не уходи!.. Ты мне очень нужна!.. Ты мне всю жизнь была нужна, но я, дурак, этого не знал!.. — Как будто завороженная его словами, она повернулась и медленно пошла к Борису. Подошла вплотную, положила голову ему на плечо, и так, молча, они стояли у могилы, похожей на цветочную клумбу.

В квартире Людмилы Михайловны на застеленной кровати лежал брошенный оренбургский платок. Борис взял его, поднёс к лицу.