Александр Щелоков - Живым не брать

Выражая переполнявший его восторг, Макс выругался матом. Каким ещё образом можно по-русски столь экспрессивно продемонстрировать зло или радость? Сел в кабину, включил скорость и съехал с ящика. Теперь железо уже не преграждало ему доступ к богатству. Не нагибаясь, Макс откинул ногой крышку.

Ящик был полон денег.

Новенькие желтые сотенные и синие полусотенные купюры, толстые пачки, которых накрест обтягивали банковские бандерольки, заполняли железную коробку по самую крышку.

– Капуста! Бабки! Тити-мити!

Думаете, эти слова – пренебрежительно-фамильярные, небрежные и уничижительные – содержат в себе хоть какую-то долю правды о чувствах, которые испытывает человек, глядя на бумажки, будь это «деревянные» рубли или благородные «зеленые» доллары? Как бы не так! Больше всех лицемерят те, кто демонстрируют собственное пренебрежение к деньгам в словах и разговорах. Все эти слова о «капусте» лишь маска, позволяющая спрятать от чужих взглядов внутренний трепет и алчность, собственную готовность из-за «капусты» убить отца, зарезать мать, продать друга.

– Ни хренасеньки! – довольно охнул Макс. От радости он заговорил сам с собой и вынес себе благодарность. – Ты, Макс, крутой мужик. Я тебя люблю. С такими бабками нам жить. Да жить!

Он стал лихорадочно выгребать тугие пачки из ящика и перекладывал их в вещевой армейский мешок, который нашел на панели заднего стекла автомобиля. К его удивлению пачек оказалось не так уж много, как о том можно было судить по весу ящика. Зато на дне хранилища лежали три тяжеленные мешочка с денежной звонкой мелочью.

Макс недовольно выругался, но монетами не пренебрег и положил их в мешок вместе с банкнотами.

Покончив с добычей, Макс ощутил полнейший упадок сил, такой, словно из него выпустили воздух. Он безвольно сел на землю, привалился спиной к стволу древней лиственницы, положил рядом с собой мешок с добычей, на колени – автомат и прикрыл глаза. Но, несмотря на изнеможение и на то, что нервное напряжение, которое он до того испытывал, теперь ослабело, заснуть он не мог. Хотя сказать, что он бодрствовал, тоже нельзя. То и дело его глаза закрывались сами собой и тут же Макс впадал в состояние бреда. Ему чудилось, что его засасывает болото, топкое, вонючее. Он дергал руками, открывал рот, стараясь вдохнуть побольше воздуха, вдыхал и просыпался. Несколько минут обалдело глядел по сторонам, плохо понимая, где он и как тут оказался. Потом приходил в себя, успокаивался и снова закрывал глаза. И тут же чувствовал, что лезет в гору по глубокому сыпучему песку. Он делал шаг вперед, а сыпучая масса тащила его назад. Он ложился на живот, отталкивался ногами, помогал себе руками, но укротить течение песка ему не удавалось. Колючие песчинки попадали в рот, забивали ноздри и он опять начинал задыхаться. Глубокий судорожный вдох со стоном возвращал его в реальный мир, который он снова не мог воспринять нормально и объяснить себе, куда исчез сыпучий песок и почему он сидит под деревом.

К рассвету Макс чувствовал себя окончательно разбитым, растерзанным, разобранным на составные части, собрать которые вместе и заставить целое двигаться, можно было только огромным усилием воли.

Макс встал, потер лицо ладонями, растер шею, чтобы разогнать кровь. Потом подумал и решил, что перед тем как отправиться в путь, следует хорошо подкрепиться. Время для этого было. Как считал Макс, он имел фору по меньшей мере в пять часов. Ночью начинать поиск вряд ли кто станет. Порядки в гарнизоне солдат знал хорошо.

Выкатив из мешка банку тушенки и достав из кармана куртки пайку черного хлеба, которую сунул туда, уходя на пост, Макс все это умял быстро и с аппетитом. По беспечности горожанина бросил банку на землю и пинком загнал её в кусты. Потом закинул за плечи лямки вещевого мешка и двинулся в путь.

К вечеру он ушел из мест, более или менее обжитых населением Синегорска, которое забиралось сюда в поисках лесных даров, в основном за кедровыми шишками, и углубился в дремучий девственный лес, где трудно найти следы человека.

Деревья в этой части тайги жили, старели и умирали стоя. Стволы сосен, лиственниц, кедров покрывали сизые наросты лишайников, с их ветвей как бороды стариков свисали то ли стебли, то ли корни растений-паразитов. С умерших деревьев сперва сползала кора, обнажая стволы, изъеденные червями-древоточцами. Потом мертвые и основательно подгнившие гиганты пытались упасть и улечься на землю, но это не всегда им удавалось. Падая, стволы повисали на живых сородичах и ждали, когда время и тлен помогут им разломиться на части, рухнуть и окончательно превратиться в рыжую труху и пыль.