Александр Щелоков - Живым не брать

– Есть, конечно, неприятные вещи…

– Что ты там ещё наковырял?

– Я, товарищ полковник, не ковырял, – Лев умел огрызаться. – Я изучал обстоятельства.

– Хорошо, доложи, что не наковырял, а изучил?

– Не буду бежать впереди прокуратуры, но замечу, что у нас в организации охраны знамени есть отступления от устава.

Зотова любое упоминание о недостатках всегда заводило. Он привык выслушивать замечания от своего начальства и относился к ним с показным спокойствием, за что в штабе округа внутренних войск заслужил репутацию «толстошкурого», но от своих подчиненных критики никогда не ждал, а если кто-то вдруг поднимал голос, он начинал яриться.

– И что ты узрел, страж порядка?

– В уставе не сказано, что часовой у знамени должен к тому же охранять какие-либо другие ценности. Тот же ящик с деньгами…

– В уставе есть прямой запрет?

– Нет, но смысл вытекает из особых обязанностей часового у знамени. В случае непредвиденной опасности он обязан обеспечить спасение знамени. Следовательно, даже при пожаре заниматься ящиком с деньгами часовой не обязан.

Зотов досадливо поморщился.

– Ладно, это твое заключение. Оставь его при себе. Пусть прокуратура сама разберется. Лучше скажи, чем этот раздолбай думал, когда шел на такое? Неужели не понимал, что уйти у него шансов немного, а если поймают, то…

– То, что могут поймать, его не пугает. Вон в Ростовской области два солдата расстреляли караул. Положили шесть человек. Захватили оружие и ушли в бега. Собирались совершить ограбление, взять хорошие деньги и умотать в Бразилию. Как это получится на деле, их волновало мало. Когда моча бьет в мозги, о деталях не думают…

– Знаю, Лев, можешь не объяснять. А вот почему они не оценивают обстановку реально – понять не могу. Ведь и ежу ясно: поймают – схлопочут срок.

– Именно срок. Раньше за такое поставили бы к стенке. «Вышку», как называли смертную казнь, боялись самые крутые урки. А что такое срок? Его в наше время неимущие тоже тянут, хотя и вне зоны. Для них нет разницы в том быть за колючкой или снаружи…

– Ладно. Кончили. Так мы с тобой договоримся до политики, а нам это ни к чему. Лучше садись и приготовь телеграмму в управление внутренних дел. Надо сообщить о происшествии в территориальные органы. В штаб округа я сообщу сам.

После дознавателя комбриг пригласил заместителя по воспитательной работе подполковника Кулакова. И предстал перед ним в командирском суровом обличии, мгновенно утратив показные покладистость и благодушие. Жесткость и непреклонность были естественной сущностью комбрига. Все, что в нем было мягкого и неупругого выжгла, вытравила Чечня. Даже не здороваясь с замом, лишь бросив на него быстрый взгляд, приказал:

– Надо посовещаться. Собери всех своих беспозвоночных.

Кулаков обиженно поджал и без того тонкие ехидные губы. Он всегда обижался, когда его, заместителя по воспитательной работе и всех остальных армейских гуманитариев командир называл «беспозвоночными». Однажды Кулаков огрызнулся:

– Комиссару при советской власти ты такое бы не сказал.

– Не сказал бы, – согласился полковник без какого-либо сопротивления. – Но комиссары были людьми убежденными. Ошибочные у них взгляды или нет, не нам судить. А вот убежденность была. Не как у тебя и твоих беспозвоночных. Было время – ты папу Ельцина восхвалял. Сейчас другого. Придет Жириновский – у него в подлипалах окажешься.

– Что ж ты не упомянул Лебедя? Мы ведь все жаждем фельдфебеля. – Кулаков откровенно язвил. – Умираем без команды: «Страна, смирно! И не шевелись!» А дальше чтобы все по Гусю: «Гавно такая!» Вот тогда и заживем.

– Заживем, – согласился Зотов. – Во всяком случае разговорчики в строю прекратятся. Люди, насколько я знаю, уже по смертной казни скучают. А это синдром. Поэтому ты мне объясни, как вы собираетесь добиваться, чтобы солдаты относились к службе сознательно? Или вы, хреновы воспитатели, сами не понимаете, что происходит?

– Не надо, командир. Не знаю как ты, но я, если честно, прекрасно понимаю наших ребят. Прекрасно. И не могу их осуждать. Им военная служба нужна как зайцу триппер. В государстве, где все подчинено рынку, армия должна хорошо оплачиваться. Это абсурд, когда одни делают деньги – для себя главным образом, – богатеют, а другие по какой-то непонятной повинности должны защищать их дома, кошельки, их интересы.

– Погоди, армия всегда служила государству. Это же ясно.

– Нет, не ясно. Государства бывают разные. Дворяне в России служили, потому что знали – защищают свое право на землю, на имения, на крепостных. При советской власти лично я защищал свое право на детский сад для своего сына, на его бесплатное образование, на бесплатное здравоохранение, которым пользовались мои старики. Наконец, на зарплату, которую получал регулярно. Теперь ничего этого для меня не осталось. Вон боевые выплаты за Чечню не могу получить третий месяц. Так на кой же хрен мне рисковать собой, ломаться здесь летом среди комаров, зимой подсыхать на морозе, не получать денег и изображать из себя патриота?