Валерия Леман - Восьмерка, которая не умела любить

— Послушай ты, очкарик недоношенный! Если ты немедленно не расскажешь мне все о Лиманском, я тебе нос расквашу. Не сейчас, так вечером подкараулю в темном переулке, ты меня знаешь.

Он меня знал. Поэтому сердито отряхнулся и направился в конец коридора, к двери с табличкой «Литературный отдел», а я поспешил за ним.

Его кабинет был тесным и неуютным — окна с пыльными жалюзи, металлические стулья, заваленный «шедеврами» письменный стол. Ни цветочка, ни милой безделушки, одни кипы исписанной бумаги. Ох уж мне эти гении…

Лунатик молча устроился за столом, сдвинул бумаги в сторону и мрачно уставился на меня, усевшегося напротив него на таком же безобразном модерновом стуле.

— Ну, что конкретно тебя интересует?

— Все. Каким человеком Лиманский был, сколько имел любовниц, ругался ли с женой, у кого торчал полночи перед убийством, о чем спрашивали сотрудников следователи и кто что отвечал. Ну, ты понимаешь.

Лунатик поморщился.

— Ничего про жену и любовниц не знаю. Мы с шефом редко общались — я просто отдавал ответственному секретарю свои статьи, а потом, бывало, редактор вызывал меня, чтобы сделать замечания или что-то спросить.

— А вопросы следствия?

— Дак так, ничего особенного. «Где вы были в ночь на…», «Не угрожал ли кто…», «Не выглядел ли…» и все в таком роде.

Этот тип начинал меня раздражать.

— Ты что, действительно никого и ничего вокруг себя не видишь и не слышишь? Ведь всегда ходят разные слухи, домыслы, сплетни, люди судачат в курилке…

— Я не курю.

Еле сдерживаясь, чтобы не придушить засранца на месте, я перевел дух.

— Ну а своя версия убийства у тебя есть?

Лунатик неожиданно кивнул и посмотрел на меня строго и внушительно — так начальник смотрит на подчиненного.

— Есть. Это кара божья.

Я чуть язык не проглотил.

— Кара?

— Да, кара. Каждый должен отвечать за свои поступки. Око за око, зуб за зуб. Смерть за смерть. Именно так.

Это уже было интереснее. Лунатик встал и нервно прошелся по комнате, остановившись у пыльного окна.

— В редакции работала девушка, с которой Лиманский поступил крайне непорядочно. Она покончила с собой. Я думаю, ночное убийство — кара за смерть той девушки.

Ого! Оказывается, Лунатик не так уж отрешен от всего земного. Но больше меня потрясло другое — предположение, которое логически следовало после его пылкой тирады в духе эпохи Возрождения.

— Слушай, — проговорил я, ощущая, как сильно бьется мое сердце, — а ту самую девушку звали не Касей?

Лунатик вытаращил на меня глаза.

— Да. Она была у нас…

— Знаю, фотохудожником.

И я направился к двери. Но прежде чем выйти, оглянулся и задал еще один вопрос, не дававший мне покоя с самого начала:

— Скажи честно, Лиманский был похож на гомика?

Чудик даже покраснел. Опустил глаза. Но ответил голосом твердым и уверенным:

— Очень сомневаюсь.

Однако из его румянца следовало, что разговоры на эту тему в редакции все же ходили. Что ж, мой визит сюда принес свои плоды.

Касин дом стоял в одном из тихих арбатских переулков, где, кажется, каждый камень олицетворяет собой историю. Прижми ладонь к почерневшей от времени стене, и в нее польется ток столетий. Ну, или, по крайней мере, двух — как гласила полустертая надпись под самой крышей, дом был построен в 1867 году.

Я долго не решался открыть тяжелую дверь подъезда и шагнуть на сумрачную лестницу, легким изгибом взлетающую к верхним этажам. Стоял во дворе и смотрел на сияющий солнечными зайчиками прямоугольник окна под самой крышей, откуда, должно быть, и упала, разбившись насмерть, моя любовь. Впрочем, необходимо душить в себе излишнюю сентиментальность.

Второй подъезд, четвертый этаж. Я и забыл, что номер ее квартиры — тридцать пять. А вот трель звонка живо напомнила те, прежние, годы. На миг меня даже посетила странная мысль, что вот сейчас распахнется дверь, и Кася скажет мне: «Привет».

Она и распахнула дверь. Точнее, это мне показалось, что на пороге стоит Кася. Те же светлые волосы и глаза, та же улыбка. Но почти сразу я понял свою ошибку: лицо и фигура более тяжелые, морщинки у глаз…

— Да, я не Кася, — словно угадав мои мысли, произнесла молодая женщина. — Я ее старшая сестра Тереза, для своих — Тека. А кто вы?

— Ален, — чувствуя себя не в своей тарелке, представился я. — Это я вам звонил. Хотел бы поговорить о Касе.

Не дослушав, Тереза кивнула и решительно направилась в комнату, жестом предложив следовать за ней.