Павел Саксонов - Можайский — 4 - Чулицкий и другие

«Да, проектор. Отправитель настаивал на аккуратном с ним обращении, так как оборудование новое, экспериментальное, хрупкое и могло бы повредиться при небрежном с ним обращении».

— Когда это было?

«С год назад».

— И вы запомнили?

«Ничего удивительного: не каждый день приходится заниматься такими отправлениями. Больше того: я и не припомню, чтобы когда-то еще приходилось! А потом, вот ведь какая еще странность…»

Михаил Семенович запнулся.

— Что? Что?

«От нашего отделения — вы же сами знаете, господин Чулицкий! — рукой подать до адресата. Ума не приложу, зачем понадобилось прибегать к нашим услугам. Не проще ли было доставить ящик наемной подводой и самостоятельно?»

— А кто отправлял?

«Сравнительно молодой человек».

— Как он выглядел?

«Очень импозантно».

— Поясните!

Управляющий посмотрел на меня с заговорщицкой хитринкой во взгляде и добродушно усмехнулся:

«Вы, полагаю, можете отличить барина от слуги?»

Я удивился:

— Возможно. Но к чему ваш вопрос?

«Представьте себе хорошо, даже щегольски одетого слугу!»

— Ну!

«Вот так и выглядел тот молодой человек: как слуга из очень богатого дома. Я…» — Михаил Семенович что-то прикинул в уме. — «Я, — повторил он, — назвал бы его управляющим или доверенным секретарем. Таким, которому платят много, но за равного не держат. Манеры, взгляд, построение фраз…»

— Я понял!

На самом-то деле, господа, я не понял ровным счетом ничего: слуга из богатого дома? Секретарь или управляющий? Это еще что за птица и какова его роль?

— Раньше, конечно, вы его не встречали?

«Почему же? — возразил Михаил Семенович. — И в этом я вижу еще одну странность!»

— Говорите же!

«Он явно живет где-то совсем неподалеку: я не раз видел его здесь же, в «Олене» [56], у Александра Тимофеевича. Иногда мы сталкивались с ним за обедом. Иногда — за ужином. Не думаю, что кто-то станет ходить или ездить в «Олень» издалека…»

— Да уж, сомнительно!

«Но коли так, то что же получается?»

— Что?

«Адресат отправления — вот он, под боком. Отправитель — здесь же. К чему такие сложности?»

— Это — Аркаша Брут, — внезапно и очень мрачно заявил Гесс.

Чулицкий согласился:

— Да, теперь мы знаем, что это был именно он. Но в тот момент, на почте, я понятия не имел о существовании этого человека!

Лицо Вадима Арнольдовича стало совсем хмурым:

— Неудивительно. Я тоже и представить себе не мог, при каких обстоятельствах снова его увижу!

В голосе Чулицкого появилось сожаление:

— Вы ведь его жалеете?

Вадим Арнольдович поднял на Чулицкого недобрый взгляд. Недобрый, впрочем, не в отношении начальника Сыскной полиции как должностного лица и не в отношении Михаила Фроловича как человека, а больше в отношении абстрактного лица, сующегося с непрошенным сочувствием:

— Глупая смерть! И… незаслуженная.

Михаил Фролович наморщил лоб и задумчиво почесал его.

— Незаслуженная? Это вряд ли. А вот нелепая — согласен.

— Пусть так.

— Не вините себя. — Чулицкий подошел к Вадиму Арнольдовичу и доверительно взял его за локоть. — Дров вы, конечно, наломали: спору нет. Но в смерти вашего приятеля вы не виноваты. Ему в любом случае была крышка!

Гесс отстранился:

— Пусть так. Но чтобы вот так… пулю в лоб на моих глазах!

Чулицкий пожал плечами:

— А по мне, так даже лучше: быстро и без мучений. Всяко лучше, чем быть повешенным!

Гесс вздрогнул и отошел от Михаила Фроловича еще на шаг.

Чулицкий кашлянул.

Можайский подхватил с буфета стаканы и бутылку и вроде как переменил тему:

— А не выпить ли нам?

Все мы с облегчением загудели и окружили его сиятельство пестрой толпой. «Наш князь» — с видом немного комичным, что было особенно заметно на фоне его неизменно мрачного из-за увечий лица — начал оделять нас выпивкой. Действовал он быстро и ловко, так что уже минуту спустя каждый из нас держал стакан и ожидал тоста.

— Ну, за весну! — провозгласил его сиятельство.

Мы выпили и прислушались: за окнами по-прежнему завывал штормовой ветер, в стекла билась ледяная крупа.

— Да, запаздывает, голубушка! — подтвердил Можайский, словно отвечая на наши явные мысли. — Ну да ничего: капель уже прозвенела, оттепели пошли… так, глядишь, и всё зазеленеет — оглянуться не успеем!

— Дай Бог, дай Бог, — поддержал Можайского Кирилов. — Весною и нам работать сподручней!

— Всем сподручней, Митрофан Андреевич, всем!

Пожарный и полицейский обменялись улыбками.