Павел Саксонов - Можайский — 6 - Гесс и другие

Я мотнул головой:

«Неважно… продолжайте!»

«Англичан…»

«И эти?»

«А как же!»

«Кто-то еще?»

«Французы…»

«Да ведь, — изумился я, — мы с ними в наилучших отношениях! Я даже слышал, что ожидается визит…»

«Да-да! — с иронией подхватил Талобелов. — Ожидается. К нам жалует Лубе — самолично [45] 45 Эмиль Лубе, Президент Франции в 1899 – 1906 годах. В 1902 году посетил с официальным визитом Россию. ! Но что с того?»

«Но ведь это… низко!»

Талобелов хохотнул:

«Когда-нибудь бывало иначе?»

Я поежился:

«Ужас какой!»

«Это, — в тон мне подхватил Талобелов, — еще не ужас. Куда ужасней другое!»

«Что может быть еще ужасней?»

«Польские националисты! — ответил Талобелов. — Вот где настоящий кошмар!»

«Так значит, Кальберг, — я начал прозревать, — из них?»

«Вот именно!»

«И он действует…»

«Из личной ненависти. Да: это — очевидно».

«А за ним…»

«За ним стоят англичане. Как известно, еще со времен Петра великобританцев хлебом не корми — дай поинтриговать против России!»

«А все эти преступления…»

«Как! — воскликнул Талобелов. — Вы всё еще ничего не поняли?»

«Не до конца», — признался я. — «Даже, пожалуй, единственное, что я понял, — это место Молжанинова. Он — получается — Кальбергу никакой не компаньон. Он — подсадная утка. Верно?»

Талобелов посмотрел на меня со смесью насмешки и неудовольствия:

«Э, сударь… — протянул он. — Какая еще подсадная утка? Семен — один из самых отчаянных и мужественных людей, какие только встречались мне на моем веку! За исключением разве что Ивана Дмитриевича. Да-с… Иван Дмитриевич… тот был совсем сорванец!»

«Сорванец» из уст Талобелова прозвучало так, что я поневоле улыбнулся. А тут мне в голову пришло и то, что вообще-то и сам Талобелов — «сорванец» ничуть не меньший! Недаром же он стал настоящей легендой, а потом… потом… и вовсе выкинул этот свой фокус с исчезновением или гибелью! И ради чего? Уж не ради ли того, чтобы заняться расследованием куда более серьезных преступлений, чем обычная уголовщина? Правда, не всё сходилось по датам, но я отталкивался только от известных мне фактов, а ведь немало могло быть таких, о которых я, что называется, ни сном, ни духом!

Талобелов, похоже, уловил нить моих рассуждений и любезно внес кое-какую ясность:

«Да, сударь, вы правы, — сказал он. — Мне пришлось забросить уголовный сыск ради сыска политического, но, видит Бог, это получилось… почти случайно и уж точно не по моей собственной воле. Если вы сейчас подумали о том — а вы, я вижу, подумали! — что перед вами — героическая личность, то вы, мой милый, жестоко ошибаетесь и делаете мне незаслуженный комплимент. Впрочем, сейчас — не место и не время вдаваться в биографические рассужения!»

Я попытался посмотреть Талобелову в глаза, но он отвел взгляд. Значило ли это, что и его самоуничижение — не более чем игра? Не знаю!

«Так что же со всеми этими пожарами?» — вернулся я к ранее заданному вопросу.

Талобелов пожал плечами и, в сущности, повторил свой прежний ответ:

«Странно, что вы до сих пор так ничего и не поняли!»

«Но разъясните же наконец!»

Тогда Талобелов вздохнул:

«Мы были вынуждены способствовать всему этому… ужасу…»

«Как! — воскликнул я. — Вы… вы…»

Талобелов кивнул:

«Да. К сожалению».

«Но зачем, прости, Господи?»

«У нас не было выбора».

«Да как же так?»

«А вот так!» — Талобелов снова вздохнул. — «Вот так», — уже чуть ниже на тон повторил он. — «Иначе мы не могли подобраться к Кальбергу».

Талобелов понурился, а я смотрел на этого странного и — мне начинало казаться именно так! — не вполне здорового человека.

«Вы с ума сошли?» — прямо спросил я.

«Почти», — неожиданно согласился Талобелов. — «Иногда я тоже так думаю. Что за безумие — ради раскрытия одних преступлений совершать другие, причем… не менее, возможно, тяжкие! Скажи мне кто-нибудь такое всего лишь несколько лет назад, и я бы сам рассмеялся ему в лицо, а потом, не колеблясь, заковал его в кандалы! Да, сударь, было бы именно так. А теперь… вы сами видите: перед вами — человек, повинный в стольких злодействах, что он и сам уже им счет потерял! Сколько их было? Двадцать? Тридцать? Может быть, сорок?»

Меня передернуло:

«Вы о погибших или только…»

«Да как угодно: что трупов, что самих преступлений нагромоздилось изрядно».

Я все еще не верил своим ушам:

«Талобелов! — я схватил старика за его сухую, покрытую пятнами руку. — Немедленно скажите, что всё это — неправда!»