Селия Бреттон: Каинова печать

— Ты всегда заставлял меня много смеяться. Ты такой… ну, я не знаю… беспечный. Я никогда не встречала второго такого. Все официантки в нашем баре обожают тебя. Им ужасно хочется знать, чем я сумела тебя привлечь, что во мне такого, чего нет в них. А я им отвечаю: у меня есть фигура, которая считается роскошной. А вот от моего личика корабль скорее потонет, чем полетит на всех парусах. — Она усмехнулась. — Однако воображения у меня не отнимешь. Если я смотрю в зеркало искоса и с большого расстояния, то всегда вижу в нем супермодель!

Ужасно хочется знать, что приготовил для нас Марк. Сьюзи говорила, что это как-то связано с медовым месяцем. Может, что-то из вещей? Или оплаченная ночь в номере шикарного отеля? Или несколько ночей в его швейцарском шале? Будь ты в силах ответить, мы бы обсудили это во всех деталях, верно? Либо догадались бы, либо ты заранее выпытал бы у Сьюзи правду…

Она помолчала, представляя себе этот разговор, потом улыбнулась неподвижному Кларку, словно тот мог видеть ее через повязки, и продолжила так естественно, будто выслушала ответ.

Когда Карла совсем охрипла, до ее плеча дотронулась ночная сиделка.

— Мисс Бруни, поспите немного. Вот ключ. Администратор покажет вам комнату.

— Но…

— Я присмотрю за вашим женихом. — Кэти настойчиво вложила ключ в руку Карле. — Если срочно понадобитесь, я вызову. И снимите свой шикарный костюм. Приберегите его для самого важного в жизни дня. Ким сказала, что скоро ваша свадьба.

— Спасибо. — По пути в отделение, где были выделены помещения для родственников тяжелых больных, Карла миновала две двери с табличкой «душ». Еще две двери вели в ванные, а напротив комнаты № 25 находилась большая, просто обставленная кухня.

Ее взгляд упал на голый матрас, маленькую раковину и небольшую этажерку с тремя полками. Дальше был виден встроенный платяной шкаф с одной дверцей. Комната напомнила ей помещения для отдыха водителей, как и Кларк, работавших в транспортной фирме его брата.

Конечно, здешние комнаты были не такими голыми — на окнах висели яркие занавески. Карла открыла форточку, задернула занавески, выскользнула из белого костюма и положила его на вторую полку этажерки. Слишком уставшая, чтобы искать постельное белье, она вытащила из сумки тонкую хлопчатобумажную сорочку, почистила зубы, камнем упала на матрас и погрузилась в тяжелый сон.

Когда на следующее утро Карла вихрем влетела в отделение интенсивной терапии, полог над кроватью Кларка был задернут. Сестра еле успела остановить ее:

— Мисс Бруни, подождите!

— Я не собиралась спать так долго… — Карла одернула просторную белую майку. В новых тесных джинсах было дьявольски неуютно. — Кларку уже сделали перевязку?

— У него доктор Бартон.

— Что случилось?

— Несколько минут назад Кларку неожиданно стало хуже. Мы вызвали врача.

За задернутым светло-зеленым пологом была какая-то суматоха, слышался монотонный шум работающих аппаратов, резкие команды врача…

— Снимайте бинты… — прозвучало там. А затем: — Больше света.

— Кларк, ты должен жить, я люблю тебя. — Где-то глубоко в сознании гнездилась уверенность, что он слышит ее. — Держись, Кларк. Я люблю тебя.

Время шло. Карле страстно хотелось отдернуть полог и отдать ему всю свою силу, объединиться с ним в борьбе за жизнь. Но медикам был нужен каждый сантиметр пространства, чтобы делать свою работу. Она знала об этом от Ким.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, — твердила она со спокойной силой, понимая, что, если может хоть как-то помочь ему выстоять, другого способа нет.

Он выскользнул из своего тела и теперь поднимался ввысь, озаренный нежными лучами света. Вокруг звучали какие-то неразличимые голоса какие-то протяжные шумы… нет, один слитный шум. ему не было страшно. Тепло и покой наполняли его, когда он скользил все выше — к улыбающимся знакомым лицам, манившим его в свой мир. Как чудесно больше не чувствовать боли, страшной, режущей словно ножом, скручивающей, рвущей тело, обжигающей и ослепляющей. Лица родных, друзей, любимых промелькнули перед его внутренним взором. Хотелось утешить их, найти способ дать знать, что так ему лучше… Там, внизу, уже ничем не могли ему помочь.

Он поднимался все выше и выше, в удивительный, неземной покой.

Но один нежный голос, более настойчивый, чем у тех, кто продлевал мучения, замедлял его движение.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, живи для меня, пожалуйста, живи для меня… Я не могу без тебя. Я больше не в силах терять. — И еще более нежно: —Ты должен жить, чтобы жениться на мне, чтобы сделать меня миссис Уайтхед. — И, словно хватаясь за соломинку, более твердо: — Мне все равно, сколько у тебя будет шрамов. Я люблю тебя. Мне неважно, если ты будешь слепой. Ты просто не можешь бросить меня. Ты — все, что у меня есть.