Юлиан Семенов - Он убил меня под Луанг-Прабангом

- Может быть, - спросил Степанов, - народ стоило бы готовить к свободе?

- Посоветуйте, как это делать? - улыбнулся шейх с грустной снисходительностью. - Дать сейчас свободу моему народу - значит отбросить его назад на десятилетия. Свободой воспользуются честолюбивые реакционеры, для которых все зло мира сконцентрировано в стриптизе, ночных барах, где появляются женщины с открытым лицом, и в мужчинах, которые носят европейские костюмы и бреют бороду. Пусть уж лучше меня называют махровым реакционером: я взял на себя тяжкое бремя привести народ к демократии через эволюцию, - шейх снова взглянул на себя в зеркало, - и пусть эту эволюцию охраняет тайная полиция. Ничего, мне это простится в будущем.

Шейх уехал, а Степанов и Эд спустились вниз, в зал.

- Как вам понравился шейх? - спросил Степанов.

- Он интересно думает.

- По-вашему, он думает? Очень люблю думающих людей. На этой земле вообще, по-моему, перестают думать: чем больше люди научились делать, тем они меньше стали думать.

Эд записал слова Степанова в книжечку и заметил:

- Он верно сказал: "Мои люди больше всего ненавидят то, что любят в глубине души".

- Когда монарху нечего сказать - он сыплет афоризмами и цитатами.

- Вы предвзято к нему относитесь. Он ищущий человек.

- Что он ищет? - поморщился Степанов. - Бросьте вы, Эд. Как только он начнет искать, его сразу же спросят: "Почему вы берете себе, ваше величество, восемьдесят три процента прибыли от нефти, а государству оставляете семнадцать?" Что он тогда ответит, хотел бы я знать? Вы были в его княжестве?

- Я туда еду.

- Ну так посмотрите вокруг себя повнимательнее: он не разрешил ввезти партию транзисторных приемников, он боится информации, а информации боятся только тираны. Если раньше уровень национальной культуры определялся количеством потребляемого мыла, то сейчас этот уровень определяется количеством радиоприемников, находящихся в пользовании у народа, и ценой на них в магазинах. Он покупает у вас только ковбойские фильмы, а Крамера, Феллини и Эйзенштейна он запрещает к прокату. Он посадил в тюрьмы двадцать молодых парней за то, что они обратились к нему с просьбой дать им иностранные паспорта: они хотели поехать учиться в институт Лумумбы.

- Вы надели на глаза шоры, - сказал Эд, - шейх против вас, поэтому вы не хотите видеть в нем ничего хорошего.

- Бросьте, Эд, - поморщился Степанов, - если вы работаете на людей, которым выгоден этот парень в бурнусе, со мной-то зачем так? Мы ж с вами коллеги, у нас может быть свое мнение о происходящем. Пишите что хотите, это ваше личное дело, но зачем прислуживать в разговоре со мной?

Эд сказал:

- Что это у вас за интонация евангелического пастора? Слушать проповеди можно и дома, для этого существует жена!

Степанов перебил его:

- Как Сара?

Стюарт досадливо махнул рукой и подумал: "Русский прав. Я ничего не смогу написать, если не заставлю себя поверить в истинность того, о чем я пишу. Он верно сказал - зачем сейчас-то прислуживать? Впрочем, с большим наслаждением я бы поступил наоборот: я бы в очерках ругал этого кретина с чалмой, а в разговоре хвалил - писателя судят по словам написанным, а не произнесенным".

- Возьмем танцорку? - предложил он и поманил немочку, сидевшую неподалеку: после своего номера она пила кофе. - Меня возбуждает доступность, - пояснил он. - Вас - нет?

Немочка улыбнулась и подсела к их столику.

- Давно здесь, козочка? - спросил Эд.

- У меня контракт на год.

- Хорошо платят?

- Хорошо...

- А эти? - Эд кивнул головой на богатых кочевников, сидевших возле сцены.

Немочка сделала большие глаза, покачала головой и приложила палец к губам.

- Зачем вам это? - спросил Стюарт.

- Мой жених - шофер в Гамбурге. Я скоро вернусь, и мы поженимся. Мы не могли раньше пожениться: плодить нищих? Когда я вернусь, мы сможем обеспечить нашу семью.

Тогда Стюарт в первый раз - именно Степанову - сказал фразу, ставшую после его заклинанием:

- На предательство человека толкает не любовь, а обременительное последствие любви - то есть семья...

Он написал в газету Маффи цикл великолепных очерков, в которых он поднял шейха - "человек интересно строит свободу методом жесткого курса". Он писал о парадоксе: диктатура во имя будущей демократии. Через два дня после того как Маффи кончил печатать его очерки, "Стандарт ойл" удвоило субсидии шейху, а через неделю шейха свалили: молодые офицеры расстреляли его во дворце и провозгласили республику.

- Служить - это не значит врать, - сказал тогда Маффи, - мне вы обязаны были сказать всю правду. Апологеты нужны кретинам, которые боятся мыслить и принимать быстрые решения.