Юлиан Семенов - Он убил меня под Луанг-Прабангом

Редактор газеты, для которой он ездил на фестиваль, встретил его, мило похохатывая. Он то и дело гладил свой живот нежным движением руки слева направо. Ему объяснили врачи, что это - прекрасный способ помогать пищеварительному процессу, не истощая себя диетой.

- Мальчик мой, - сказал он, предложив Эду сесть рядом, - я прочитал ваши опусы. Но это написано для "Дейли уоркер". Это не для нас, ведь мы серьезное издание.

Эд пожал плечами, улыбнулся:

- Липпман пишет похлеще.

- Станьте Липпманом. Человек, критикующий наши основы с позиций Липпмана, - это одно, а вы - совсем другое.

- Какое "другое"?

- Малыш, - сказал редактор, прекратив поглаживания своего громадного живота, - не сердитесь на меня, но я скажу вам правду. Вы - н и ч т о. Пока - ничто. Каждый человек может написать пару книжек про то, как он ложился в постель со своей первой женщиной. Это даже могу написать я. Когда нашего президента и наш курс бранит Липпман - он выдвигает альтернативу, призванную укрепить н а ш и позиции. Наши, малыш, наши! А не и х! Состоявшийся человек - будь он писателем, бизнесменом или врачом - всегда будет отстаивать н а ш и позиции. Бунтарство - удел параноиков, экспансивных бездарей или умных авантюристов, которые поняли, что н а ш и м и благами они смогут воспользоваться, лишь сбросив нас, а отнюдь не уповая на свои деловые либо интеллектуальные способности. Если бы вы были лауреатом премии Пулитцера или еще лучше - лауреатом Нобелевской премии, я бы с радостью напечатал вашу вещь, не тронув ни строчки. Это будет хорошая сенсация: один из н а ш и х восстал против н а с. Значит, действительно кое-что следует переосмыслить. А сейчас некое н и ч т о, научившись слагать литеры в слова, а слова в фразы, выступает против н а с. А это уже пахнет жаждой крови тех, кто смог добиться чего-то в н а ш е й жизни - своим трудом, ранами, горем.

- Вы что, не хотите меня напечатать?

- Почему? Я же сказал - если вы получите какую-нибудь премию, я напечатаю вас, не тронув ни строчки.

- При чем тут премия? - пожал плечами Эд.

- При том, что политика - это всегда союз нескольких сил, целенаправленных против иного союза сил. Союз предполагает равенство значимости. Я - это я. Я могу постоять за себя. А вы? Чем вы постоите за себя? Чем вы поддержите меня, если мы начнем драку? Мы с вами - против президента и тех сил, которые стоят за него? Зачем мне идти на заведомый проигрыш? Удар обрушится не на вас, написавшего, - мы живем, слава богу, в демократической стране, - а на меня, опубликовавшего это, - редактор ткнул пальцем в листки голубоватой бумаги, лежавшие на его округлых коленях. - Я это все говорю оттого, что добро к вам отношусь и не хочу вашего духовного краха. Политика - это игра равных, в противном случае это уже не политика - это бунт.

За поездку в Европу Эд был должен редакции полторы тысячи долларов. Он вернулся домой злым и растерянным. Сара сидела в ванной комнате возле большого зеркала и причесывалась. Он поцеловал ее в затылок и посмотрел в зеркало, устремив взгляд в свой взгляд. Сара сказала:

- Знаешь, Уолт сегодня сам ходил, без помочей.

Эд посмотрел в приотворенную дверь: малыш спал в кровати, раскрывшись. Его рыжие кудряшки прилипли к вискам - лето было очень знойным.

- Эд, - сказала Сара, кончив причесываться, - надо нам уехать в пригород, здесь жить невозможно: я очень боюсь за мальчика, такая жара... И тебе там будет спокойнее работать. Сейчас можно купить недорогой дом возле Шерфелда. Мари написала мне, что там продается дом.

Он рассказал ей о том, как с ним говорил редактор.

- Не обращай внимания, - сказала Сара, - пиши то, что тебе хочется писать.

- То, что мне хотелось написать, я написал, но это не печатают.

- Сядь за повесть.

- Я могу сесть за повесть, если я знаю, какой она будет. Я сейчас не могу сесть за повесть, потому что ее нет у меня в голове. Я сейчас хочу опубликовать то, что я написал, это мой долг.

- Ну так опубликуй.

- Не публикуют, - усмехнулся он.

- Ну и не надо, - сказала Сара, обняв его. - Ну и пусть не печатают.

- А что мы будем есть? И как быть с недорогим коттеджем в пригороде?

- Ну, придумай что-нибудь...

- Что я могу придумать? Я ничего не могу придумать.

Ом пошел к себе в кабинет, снял пиджак, бросил его на спинку кресла, развязал галстук. Рубашка прилипла к спине. "Надо надевать майку, подумал он, - а то кажется, будто оплевали все лопатки". На столе, аккуратно скрепленные зажимом, лежали счета - за свет и от портного. Эд почесал затылок, бухнулся на тахту и стащил с себя мокрую рубашку. Вошла Сара. Она присела рядом с ним. На ней была коротенькая серая туника.