Юлиан Семенов - Репоpтеp

Кашляев прочитал мои наброски к материалу о Горенкове залпом:

- Но это же только часть, - задумчиво сказал он, - какое-то ощущение айсберга, много недоговоренностей, линия уходит в вопросительные знаки.

- Собираю информацию, - ответил я. - Чурин, этот замминистра, от меня прячется, пришлось базлать с Кузинцовым...

- А это кто такой?

- Помощник.

Кашляев удивился:

- Не твой уровень. Чем тебе интересен помощник?

- Интересен... Доктор наук, кстати говоря..

- Как его зовут?

- Федор Фомич... А что?

- Да ничего, фамилия больно расхожая... Кстати, мне неясно, какое отношение ко всему этому делу имеет Каримов? Ты будь поаккуратней, все же пока еще он премьер-министр автономной республики, возможны национальные амбиции...

- По-твоему, критиковать надлежит только русских? Башкиры, евреи и литовцы - неприкасаемы? Какой же мы тогда интернационал?

- Я тоже так считал... Пока не нагрелся.

- На чем?

- Руководителем ансамбля <����Ритм> был Юозас Якубайтис, начался визг, мол, шовинизм, и все такое прочее. Так что поаккуратнее с Каримовым, мой тебе совет... Есть Горенков, им и занимайся..

- Он - звено в цепи.

- Какой цепи? - Кашляев пожал плечами. - Не буди химеру всеобщей подозрительности.

- У меня факты. А как говорил наш великий кормчий, факты - упрямая вещь.

- Я не вижу фактов. Я вижу фрагменты.

- Правильно. Ты видишь кирпичи, готовые к кладке, но еще многого не хватает, и нет раствора... Я в поиске, забросил сети, на днях придут ответы - с именами, телефонами, ссылками на документы... Отобьешь мне еще пару дней свободы?

- Попробую. Но не обещаю: запарка в связи с конференцией, будет много работы... Мой тебе совет, - повторил он, - обозначь тему, повесим дело на прокуратуру, пусть они пишут развернутое объяснение, в конце концов, ты не частный детектив...

Кашляев все же отбил мне еще один день; утро я провел у старика Маркаряна - он передал мне целое досье: <����подарок от старика молодому волку, дерись, Ванюша, пока молод!> Когда мне исполнилось тридцать, я сидел у иллюминатора АН-24, выбив командировку на БАМ; в небе сочинил стихи: <����Мне тридцать, мне тридцать, мне скоро шестьсот, минул мой последний молоденький год...> А что, правда, после тридцати все мы едем с ярмарки, Пушкин себя ощущал стариком, а сколько уже написал?! Писарев? Погиб в двадцать три... Добролюбов? До тридцати не дожил... А Лермонтов? Будь проклято мое разгильдяйство, не умеем мы работать, обломовы, маниловы, только б облегчить душу в застолье, сплошные соловьи... Вот они, издержки демократии: работай не работай, все равно зарплата капает, да и народ у нас добрый - сегодня я тебя накормлю, завтра ты меня, так всю жизнь можно просвистеть, никакого страха за завтрашний день.

После второй встречи с Маркаряном, бесед в Академии архитектуры (выяснилось, что именно Чурин подписывает заказы художникам на оформление новых объектов), разговоров по телефону с Каримовым (он мне дал свой домашний номер, <����жена не так страшна, как секретарь, у тех врожденный инстинкт охранения шефа, звоните в любое время>), я пришел к Кашляеву и, разложив блокнот (коплю на карманный диктофон, только покупать надо с мини-кассетами, а они дорогие, фарцовщики дерут по-черному, сорок рублей за штуку), рассказал ему всю версию будущего материала.

Слушал он меня внимательно, даже несколько затаенно, поинтересовался, в какой мере надежны статистические выкладки о той прибыли, что дал эксперимент Горенкова, спросил, не было ли в деле анонимок, на основании каких улик его посадили, и в общем-то концепцию мою одобрил.

- Только свободных дней я тебе больше не дам, - добавил он. Вкалывай здесь, запарка, надо читать полосы.

Полосы так полосы; я работал в своем закутке после восьми, когда в редакции оставался только дежурный заместитель главного, отдел информации, секретариат и <����свежая голова>; сладкое время для сочинительства, чашка кофе, тишина, ожидание завтрашнего шквала новостей, раньше такого никогда не было, газету лениво просматривали, теперь начали читать по-настоящему, ощущение постоянной нарзанности, словно бы покрыт пупырышками, бегун перед стартом, одно слово - жизнь...

...Маркарян позвонил утром, когда я, прочитав нашу полосу, норовил вернуться к горенковскому делу; в это как раз время заскочил Кашляев надо свести воедино наши с ним правки, - а старик Маркарян бубнил в трубку:

- Запиши фамилию: Русанов, Виктор Никитич... На него впрямую не выходи, но присмотрись через архитекторов и реставраторов...