Юлиан Семенов - Старик в Памплоне

В рассказе <����Удар рога> Хемингуэй, описывая пансионат в Мадриде, где он жил в первые свои приезды в Испанию, выводит образ тореро, который и с п у г а л с я. (Это лейтмотив его творчества: <����человек и преодоление страха>, ибо Человек - лишь тот, который смог преодолеть страх.)

Мы с Дунечкой спросили портье в нашем отеле, оставлены ли нам билеты на сегодняшнюю корриду, на выступление <����звезды> Пако Камино, брата которого в прошлом году убил бык на корриде в Барселоне, а самого его сильно ранил, и на Пакирри, который женился на дочери Ордоньеса, внучке Ниньо де ля Пальма, и на Диего Пуэрта, который славится умением быть мудрым, ибо он, как и большинство матадоров, пришел на корриду с крестьянского поля.

- О, сеньор Семеноф, - ответил портье, тяжко вздохнув. - На сегодняшнюю корриду можно попасть, лишь обратившись к услугам черного рынка.

- Где он находится?

- На Пласа дель Кастильо, - шепотом ответил портье, ибо он, как все испанцы, обожает игру в опасность: я потом убедился, что в Памплоне каждый полицейский покажет вам путь на черный рынок Пласа де Торос, не понижая при этом голоса и не оглядываясь по сторонам.

- А лично вы не можете помочь мне?

Портье легким взмахом холеной руки взял листок бумаги и написал на нем цифру: <1500 песет>, что в переводе на проклятую <����свободно конвертируемую валюту> означает 30 долларов. (Четвертая часть месячного заработка рабочего средней квалификации.)

- Спасибо, - сказал я, переглянувшись с Дунечкой, - мы с дочерью обдумаем это предложение.

И мы пошли на черный рынок и выяснили, что портье был честным человеком: действительно, билет на сегодняшнюю корриду стоил 1300 песет. Что касается 200 лишних, то здесь вступает в силу закон риска, оплата посредника - портье положит в свой карман не более 150 песет от двух билетов, а это по правилам - по здешним, естественно, правилам.

Словом, без помощи нашего доброго друга скульптора Сангино мы бы на корриду не попали, но он - самый популярный ваятель Испании, друг всех матадоров, а Испания чтит популярных людей.

И вот здесь, на Пласа де Торос, когда началась коррида и когда после грома оваций Пако Камино начал первый бой, и бык у него был красным и не очень большим, всего 458 килограммов, я увидел воочию, что такое страх.

(Я испытал страх за день перед этим, когда повел Дунечку на первую корриду: многие северяне уходят после начала боя; правда, и каталонцы с презрением отзываются о корриде, считая ее изобретением <����ленивых и кровожадных андалузцев>. Однако когда Пуэрта славно поработал с быком перед тем, как выехал пикадор - этот, увы, необходимый <����бюрократ корриды>, - и потом провел прекрасное, рискованное ките, отвлекая на себя разъяренного быка после того, как пикадор <����пустил ему первую кровь>, я взглянул на дочь и понял, что страхи мои были пустыми: лицо ее казалось замеревшим, собранным, отрешенным - точно таким, когда она стоит у мольберта и пишет свою картину.)

Пако Камино пропускал мимо себя быка, взмахивая капотэ осторожно, придерживая его возле колен, чтобы рога быка шли низко - он словно бы хотел заставить <����торо> бодать желтый песок арены, укрытый на какое-то мгновение розовым капотэ. Это сразу же не понравилось зрителям, ибо <����два условия требуются для того, чтобы страна увлекалась боем быков: во-первых, быки должны быть выращены в этой стране, и, во-вторых, народ ее должен интересоваться смертью. Англичане и французы живут для жизни>.

Лучше, чем Старик, не скажешь - незачем и пытаться.

Пако Камино держал быка в десяти сантиметрах от себя, а то и больше, и движения его отличались скованной суетливостью, и на трибунах стали кричать и свистеть, а когда бык поддел рогом капотэ, вырвал его из рук Пако Камино и погнал матадора по арене, и Пако вознесся над барьером и перевалился через него, как пастоящий <����афисионадо>, который хочет быть матадором, боится им стать и все-таки прет на рожон, расплачиваясь за это ранением или жизнью, и если <����афисионадо> за такой прыжок аплодируют, то Камино освистали дружно и с такой яростью, что казалось, на Пласа де Торос запустили двигатели три реактивных истребителя.

Камино плохо вел себя на арене, и мне было больно смотреть на Дунечку, которая только-только познакомилась с ним в баре отеля <����Джолди>, где Старик обычно кончал вечер, разговаривая с матадорами перед тем, как уйти на ужин в <����Лас Пачолас>. (Беседовать в <����Джолди> надо уметь: бар комната сорока метров - от силы, а народа там не менее двухсот человек, и все при этом кричат, жестикулируя, и поэтому беспрерывно толкают тебя локтями. Если не жестикулировать, как все, собирающиеся здесь, тебе набьют синяки, но стоит начать жестикулировать так, как это делают испанцы, сразу же наступит некая гармония, и локти соседей будут проходить мимо твоих локтей, и никто не станет пересчитывать тебе ребра - лишнее подтверждение тому, что в чужой монастырь нет смысла соваться со своим уставом.)