Харлан Кобен - Один неверный шаг

— О Господи! — воскликнул Майрон. — Совсем забыл у него об этом спросить. А также рассмотреть ее татуировки.

Сексуальные пристрастия Эсперансы колебались, как взгляды политика в период между выборами. В настоящее время, по мнению Майрона, ее больше интересовали мужчины, но в принципе она любила всех, что Майрон считал одним из преимуществ бисексуализма. Он не испытывал в этой связи по отношению к своей секретарше никаких неприятных или амбивалентных чувств — вероятно, по той причине, что в школе по странной прихоти судьбы встречался почти исключительно с девочками, имевшими наклонности к бисексуализму.

— Извини, пошутил. Но тема Брэнды по-прежнему остается актуальной.

— Можешь шутить по этому поводу сколько угодно, — усмехнулась Эсперанса. — Я люблю Дэвида. — Дэвид был ее нынешним ухажером. Но вот надолго ли? Майрон сильно в этом сомневался. — Тем не менее ты должен признать, что Брэнда Слотер — горячая штучка.

— Уже признал.

— И с ней очень неплохо провести ночь или две…

Он согласно кивнул, забыв, что кивки по телефону не передаются. Менее стойкий в человеческом и моральном плане человек мигом представил бы соблазнительную картину: невысокая жилистая испаночка занимается любовью с могучей черной амазонкой в спортивном бюстгальтере. Но только не Майрон. Уж слишком все это суетно.

— Видишь ли, Норм хочет, чтобы мы за ней последили, — произнес Майрон и сообщил своей ассистентке все, что узнал о Брэнде Слотер. Закончив рассказ, он услышал на противоположном конце провода тяжкий вздох.

— В чем дело? — поинтересовался он.

— Как в чем? Мы же спортивное агентство, Майрон, а не контора Пинкертона!

— В любом случае мы получим отличную клиентку.

— Продолжай убеждать себя в этом.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего… Итак, что конкретно мне придется делать?

— У девушки пропал отец. Его зовут Хорас Слотер. Попробуй нарыть на него что-нибудь.

— Мне понадобится помощь.

Майрон устало потер глаза.

— Видимо, придется привлечь к этому делу кого-то еще…

— А у кого из наших общих знакомых есть сейчас, по-твоему, свободное время?

На линии установилось довольно продолжительное молчание.

— Ладно, — со вздохом произнес Майрон. — Можешь позвонить Верзиле Синди. Только обязательно поставь эту даму в известность, что ее берут на испытательный срок.

— Вот и славно.

— И еще одно: если к нам зайдет клиент, спрячь ее куда-нибудь, хорошо? Пусть даже в чулан для швабры…

— Конечно, спрячу. Можно и в чулан… Как скажешь… — И Эсперанса повесила трубку.

Когда фотосессия закончилась, Брэнда Слотер снова подошла к нему.

— Где живет ваш отец? — спросил Майрон.

— Там же, где и раньше.

— Вы посещали его жилище после того, как он исчез?

— Нет.

— Тогда с этого и начнем, — заключил Майрон.

«Разруха» — первое слово, пришедшее на ум Майрону, когда он оказался в районе, где жил Хорас. Дома здесь в прямом, а не в переносном смысле разваливались, и не просто разваливались, а словно таяли, растворялись, как будто местная атмосфера содержала сильнодействующую кислоту. К понятиям «реконструкция» и «урбанизация» здесь относились примерно так же, как к путешествию во времени. Иными словами, городской пейзаж, представший взгляду Майрона, больше напоминал разбомбленный союзной авиацией Франкфурт, нежели нормальную жилую застройку.

Те кварталы, в которых ему раньше доводилось бывать, выглядели еще хуже, чем жуткие образы, сохранившиеся в памяти. Майрон был подростком, когда они с отцом проезжали в машине именно по этой улице, и он помнил, что внутренние запоры на дверцах машины тогда как будто сами собой защелкнулись, словно даже они почувствовали исходившую снаружи угрозу. Лицо у отца приобрело неприятно-напряженное выражение. «Сортир», — только и сказал он, глядя из окна автомобиля на улицу, хотя сам вырос неподалеку от этих мест. Правда, это было довольно давно. Отец, которого Майрон любил, как ни одно другое живое существо на свете, крайне редко демонстрировал свой гнев. Но во время той поездки не смог сдержаться.

— Ты только посмотри, что они сделали с городом, — сказал он.

«Посмотри, что они сделали с городом…»

«Они…»

«Форд-таурус» Майрона несколько раз медленно объехал вокруг старой баскетбольной площадки. На сидевшего за рулем Майрона со всех сторон глазели черные лица. На площадке мальчишки играли пятеро на пятеро; остальные дети — а их было немало — сидели как на насестах на тротуарных бровках и бетонных ограждениях, дожидаясь своей очереди сыграть с победителями. Дешевые тапочки, которые юные баскетболисты носили в дни Майронова детства — все эти кеды и полукеды «Кмарт» или «Том Маккан», — уступили место кроссовкам и спортивным туфлям по сто долларов. Майрон знал, что большинство родителей здесь могут позволить купить такие своим чадам только ценой огромного напряжения для семейного бюджета. Подумав об этом, он испытал приступ почти физической боли. В следующее мгновение у него в голове стали формироваться громкие фразы, исполненные благородного негодования по поводу разрушения духовных ценностей и вколачивания в людские головы постулатов о преобладающем значении в современном мире материальных благ и комфортного существования, но он вовремя себя одернул. Прежде всего потому, что как спортивный агент тоже в определенном смысле получал дивиденды с продаж дорогой спортивной обуви, следовательно, подобные фразы в его устах были бы неуместны. И хотя ему все это не нравилось, быть лицемером тоже не хотелось.