Харлан Кобен - Один неверный шаг

— Ты был с ней вчера вечером, — сказал Фрэнк.

— Ну и что?

— А то, что мне интересно, что вы с ней делали.

Майрон вытянул скрещенные ноги.

— Скажи мне одну вещь Фрэнк. Почему это вызывает у тебя такой большой интерес?

Фрэнк вытаращил глаза, снова посмотрел на Роя, затем на Эф-Джея, после чего ткнул мясистым пальцем в Майрона.

— Пардон за мой французский, Майрон, но разве я похож на парня, который пришел сюда для того, чтобы отвечать на твои вопросы?

— Но ведь ты стал совсем другим человеком… Чутким, понимающим, отзывчивым… Почему бы тебе не ответить хотя бы на этот?

Эф-Джей наклонился и стал гипнотизировать Майрона взглядом. Майрон оглянулся. По счастью, за спиной у него никто не стоял. Тогда он повернулся и тоже воззрился на Эф-Джея. Если изречение «глаза — зеркало души» верно, то в душе Эф-Джея можно было прочитать примерно следующее: «Пропади ты пропадом».

— Мистер Болитар? — Хотя Эф-Джей, вероятно, думал о Майроне плохо, его мягкий, хорошо поставленный голос, казалось, свидетельствовал об обратном.

— Слушаю вас…

— А не пошли бы вы куда подальше!

Он произнес эти слова шепотом, с очень странной улыбкой на губах и после этого не откинулся на спинку стула. Майрон же ощутил, как у него по спине снизу вверх поползло что-то холодное и крайне неприятное, но глаз не отвел и во второй раз оглядываться не стал.

Неожиданно на столе зазвонил телефон. Фрэнк нажал кнопку интеркома.

— Ну, что там еще?

— На линии партнер мистера Болитара, — произнес женский голос. — Желает переговорить лично с вами.

— Со мной?

— Да, мистер Эйк.

Фрэнк смутился, пожал плечами и, нажав другую кнопку, подключился к линии.

— Слушаю, — сказал он.

— Привет, Фрэнсис.

В комнате все замерло, как на фотографии.

Фрэнк откашлялся, прочищая горло.

— Привет, Уин.

— Надеюсь, я случайно не прервал важный деловой разговор? — осведомился тот.

Ответом ему послужило гробовое молчание.

— А как поживает твой старший брат, Фрэнсис?

— Он в порядке, Уин.

— Надо ему позвонить. Мы с ним не общались уже целую вечность.

— Это точно, — промямлил Фрэнк. — Обязательно скажу ему, что ты о нем справлялся.

— Вот и хорошо, Фрэнсис. Скажи. А то мне пора бежать. Прошу, передай от меня приветы Рою и своему очаровательному сыну. Все-таки я поступил невежливо, не поздоровавшись с ними прежде.

Фрэнк с минуту молчал, потом произнес:

— Эй, Уин!

— Я весь внимание, Фрэнсис.

— Мне не нравятся подобные загадочные звонки. Ты меня слышишь?

— Отлично. Я все слышу, Фрэнсис.

Потом в микрофоне щелкнуло, и на линии установилась тишина.

Фрэнк посмотрел на Майрона.

— Проваливай отсюда.

— Ты не ответил, почему тебя так интересует судьба Брэнды Слотер?

Фрэнк поднялся из-за стола.

— Уин, конечно, субъект опасный, — произнес он. — Но назвать пуленепробиваемым его нельзя. Так что если ты, Майрон, не уберешься отсюда немедленно и вякнешь что-нибудь еще, то я велю привязать тебя к стулу и начну подпаливать зажигалкой твое мужское достоинство.

Не утруждая себя прощанием с присутствующими, Майрон поторопился удалиться.

Майрон сел в лифт и поехал вниз. Уин — на самом деле его звали Уиндзор Хорн Локвуд-третий, ждал его в холле. Сегодня он надел костюм в стиле выпускника дорогой частной американской школы прошлого века. А именно: синий блейзер, легкие брюки цвета хаки, белую рубашку с воротничком на пуговичках и яркий пестрый галстук в цветовой гамме дизайнера Лилли Пулитцер, которая, как известно, не чуралась левацких идей, что нашло отражение в ее творчестве. Светлые волосы разделял безупречный пробор, нижняя челюсть выдавалась ровно настолько, насколько ей следовало выдаваться у крутого, но не грубого, хорошо образованного парня. Высокие, прекрасной формы скулы казались изваянными из старинного фарфора, а глаза отливали голубизной льда. Майрон знал, что всякий, кто хорошенько всмотрится в черты Уина, почти неизбежно возненавидит их обладателя. По многим причинам. Уин прямо-таки излучал великосветское высокомерие, снобизм, расизм и антисемитизм. Кроме того, от него, казалось, исходил особый аромат «старых денег» — состояния, заработанного не им лично, а его предками и, что называется, взошедшего на крови и поте бедных и обездоленных. Нельзя, однако, не заметить, что всякий, кто пытался по всем этим признакам судить о личности Уиндзора Хорна Локвуда-третьего, сильно ошибался, причем, как это довольно часто бывало, не без вреда для себя самого.