Фридрих Незнанский - Отмороженный

– Согласен, – сказал я. – Чего уж тут разводить политесы. Давайте, пока не пришла Светлова, так и сделаем. Только быстро! Самое важное ты, Слава, забери к себе.

Мы понимающе переглянулись. Кажется, все поняли всё. И когда Алла Светлова вошла в мой кабинет, мы уже управились. Теперь никто, кроме нас троих, не знал о нашем раскладе бумаг. Я запер свой сейф уже при Ларе, когда она внесла чай.

– Я бы предпочла кофе, – сказала гостья, – но пусть будет чай.

– Так что вы собирались нам рассказать? – спросил я, не обратив внимания на ее слова о кофе и положив перед собой чистый бланк протокола допроса свидетеля.

– Только представьте, мой бывший муж опять был у нас в театре! – сказала она. – И оставил мне у билетерши записку. Там кое-что есть и для вас. Вы будете читать сейчас или… – Она внимательно оглядела нас.

Наступила пауза, которая становилась все тягостнее и двусмысленнее.

– Я больше не нужна? – спросила меня Лара.

– Больше не нужна, – сказал я, едва сдерживаясь.

– Позовете, если что понадобится? – спросила она.

– Как всегда, – ответил я.

На ее глаза навернулись слезы. Что ж, сама напросилась.

– Такая красивая девушка… – покачала головой, прищурившись, Алла. – А вы так грубо ее отослали. Может, ей хотелось здесь побыть?

– Покажите, что он мне передал, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие.

Потом стал читать. Это была не записка, а скорее письмо или даже заявление.

– Интересный документ, – сказал я, закончив. – Я ознакомлю своих коллег с тем, что здесь написано.

Алла замялась. Пожала плечами.

– Вам виднее, Александр Борисович, – сказала она. – Если это в интересах дела… Пожалуйста.

"Следователю Турецкому А. Б. От подследственного майора Тягунова.

Я отбываю в Чечню, к своим товарищам, с которыми меня связала кровь, пролитая нашими общими друзьями.

Я не могу оставаться здесь больше. Хотя мой список далеко не исчерпан. Но стало невыносимо. Противно до рвоты. Чувство брезгливости пересилило во мне желание отомстить. Поверьте, среди нас, видевших ужасы этой войны, более здоровые и по-настоящему мужские отношения, чем у вас в Москве, где все покупается и все продается. Я сделал для вас все, что смог. С остальными ваша Фемида вполне может теперь разобраться и без меня. Если того пожелает. Но если кто-то опять постарается спустить все на тормозах, я еще вернусь. И буду мстить за своих товарищей, пока тошнота снова не одолеет меня. Причем вернусь наверняка не один. Мы будем убивать всех – чеченских бандитов, наживающихся на страданиях своего народа, и московских чинуш, наживающихся на крови русских солдат. Можете так и передать наверх. Мои возможности вы знаете. Я убивал, стараясь не причинить лишнюю боль, чтобы смерть наступила мгновенно. Это выдавало меня с головой. Но в следующий раз я изменю свой почерк. Чтобы, как уже вам говорил, успеть исчерпать весь список, пока меня не поймают.

Вы честно вели себя. И честно делали свое дело. Потому доверяю вам передать все написанное вашим вышестоящим начальникам.

И еще одна просьба. Не говорите ничего моему отцу. Пусть думает, что я пропал без вести. Мою мать это просто убьет. Прошу вас, как человека чести. Они тут ни при чем.

С уважением майор Тягунов".

Алла плакала. Слава понуро смотрел в окно. Костя покусывал губы, тоже глядя куда-то в сторону. Я налил Алле воды. Кивком поблагодарив, она выпила.

– Он в чем-то прав, – сказал Костя. – Он не имеет права подменять правосудие, но, когда таковое отсутствует, возникает желание подменить его.

– Да он с детства мухи не обидел! – воскликнула Алла. – Я же росла с ним вместе, в одном дворе! Нас с детства дразнили женихом и невестой!

– Что вы от нас хотите услышать? – спросил Костя. – Что так и надо? Стреляй каждого, кого считаешь виноватым, раз правосудие перед ними бессильно? Ну и до чего мы дойдем? Россия превратится в театр криминальной бойни. Ваш муж – преступник. Но если бы речь зашла об амнистии для участников чеченской войны, я бы записал его фамилию первой. Понимаете? Амнистировать, но не оправдать!

Я давно не видел Костю столь суровым и жестоким. Алла беспомощно посмотрела на меня, ища поддержки. Я промолчал. А что я мог сказать?

Слава смотрел в потолок, словно стараясь там кого-то разглядеть.

Алла слабо улыбнулась, допила свой чай. Невыносимо было видеть страдающей столь красивую женщину. Она, по-видимому, что-то такое поняла и потому улыбнулась уже не вымученно, а как если бы стояла на сцене, куда восторженные зрители вызвали ее на бис.