— Мадемуазель Ванье еще спит?
— Это дела не меняет!
Тьебо попытался войти, но продюсер перегородил ему проход.
— Оставьте ее в покое, я вам говорю! Она ни при чем в этом деле! Никто из нас никого не убивал. Вы обязаны это понять!
Шальван неверно истолковал молчание комиссара и продолжил еще более агрессивно, считая для себя возможным заняться укреплением своих позиций:
— Имейте в виду, я решил доложить о том, что здесь происходит, прокурору Республики! Глубоко сожалею, но так больше продолжаться не может. Я думал, что дал это вам ясно понять еще в Париже, но вы, видимо, не поняли или не захотели понять. Этот фильм — целый капитал для меня, и я должен сделать его в срок. Увы, можно с большой точностью предвидеть, что если вы станете упорствовать в своих намерениях, нам грозит разорение. — Продюсер выдержал паузу. Комиссар не шелохнулся. — Когда долго злоупотребляют терпением, оно лопается! Я верил, что встречу в вас человека, с которым можно говорить откровенно, человека, способного учитывать обстоятельства, а главное — не способного опуститься до самых легких решений. Однако со времени вашего приезда сюда вы стараетесь убедить меня в обратном. Вот почему, к моему глубочайшему сожалению, я вынужден обратиться в высшие инстанции. Словом… Во вторник вы все время наступали нам на пятки — вы сами, или ваш инспектор, или оба сразу: в Валанс-д'Ажен, на мельнице, потом в больнице… В среду, — он начал загибать пальцы, — опять вы на мельнице. В четверг утром вы допрашиваете здесь, а после обеда снова являетесь в Мулен де Соль, чтобы объявить мне о приглашении в полицию. А сегодня — в половине девятого утра! — опять вы тут как тут! Все-таки у моего терпения есть пределы!
Тьебо стоически продолжал молчать, зажав трубку в зубах.
— Не настаивайте, господин комиссар. Не вынуждайте меня захлопнуть дверь перед вашим носом.
— Не стоит этого делать, господин Шальван. Это была бы ошибка… Кроме того, вы выиграете лишь считанные минуты: время, необходимое для моего возвращения сюда с ордером…
Продюсер побледнел.
— На мое имя?
Тьебо пожал плечами.
— Может быть и такой вариант. Знаете термин: «соучастие в преступлении»?
Шальван встрепенулся:
— Вы блефуете! Вы мелете ерунду!
— Опомнитесь, Шальван. Разве я похож на шутника?
Продюсер попытался заглянуть в глаза комиссару, и тот прочел в его взгляде что-то похожее на мольбу.
— Мишель так исстрадалась из-за этой атмосферы, ей надо прийти в себя, понимаете… Съемки, климат, который здесь установился… Все это подвергло ее нервы такому суровому испытанию и…
— Войдите, комиссар!
Шальван обернулся. Тьебо широко раскрыл дверь. Мишель Ванье стояла у спинки медной кровати. Ненакрашенная, в бледно-розовом шерстяном халате, с голубой лентой, придерживающей волосы.
— Пожалуйста, Андре-Жорж, оставь нас…
Шальван заколебался, переводя взгляд с одного на другую.
— Прошу тебя!
Продюсер вздохнул и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
— Садитесь, комиссар.
Мишель указала на одно из двух низких и широких кресел, обитых темно-красным бархатом. Кресла стояли у маленького овального столика.
— Спасибо, я лучше постою.
— Как хотите. — Она присела к туалетному столу.
Тьебо видел отражение ее лица в зеркале: большие печальные глаза, темные круги под ними, усталый рот, отчаянно старающийся улыбнуться…
— Вы уже знали, выезжая сюда из Парижа?
— Нет.
Мишель резко повернулась.
— Кто навел вас на след?
Тьебо несколько секунд молча смотрел на нее. Она требовала точного ответа на точно поставленный вопрос. Должен ли он признаться, что попросту использовал ее откровенность?
— Вы сами…
Она явно не могла сообразить, к чему он ведет, и только смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Лас-Вегас… Ревю…
Мишель закусила губу.
— Формальность… Я запросил сведения о вас в тамошней полиции.
Она сгорбилась и сидела так — с остановившимся взглядом, сцепляя и расцепляя пальцы.
— Оттуда прислали факс. Мой помощник прочел его мне по телефону вчера вечером. Слушая, я понял, что только у вас была действительно серьезная причина решиться на убийство Шарля Вале. — Комиссар принялся неуклюже мерить шагами комнату, сильно, чуть ли не до боли, сжимая в зубах трубку. — В Лас-Вегасе вы не танцевали в ревю. Во всяком случае, до встречи с Шарлем Вале. У вас была квартирка неподалеку от Голден Паласа, и вы были «девушкой по вызову»… — Дойдя до камина черного мрамора, на котором желтые тюльпаны составляли компанию какому-то зеленому растению, он повернулся к Мишель. — Макс Дойл, друг Вале, весьма художественный руководитель, контролировал эту суперпрограмму проституции высшего разряда… Это он познакомил вас с Красавчиком?
Читать дальше