Анна Ольховская: Танцующая саламандра

— Я вижу, тебе просто очень хочется делать это в непосредственной близости от Павла, да? — покачал головой Ламин. — Чтобы хотя бы так доказать свое превосходство.

— И вовсе…

— Ладно тебе, Макс, — отмахнулся Аскольд Викторович, открывая дверь. — Я ведь все замечаю. И твою ревность, и твою зависть.

— Ничего подобного!

— Короче, так. Под твою ответственность. Если из-за тебя произойдут серьезные накладки, наказание будет жестким. Имей это в виду.

— Я учту.

Ламин молча вышел, а Макс устало присел на стоявший у двери стул — сердце бешено колотилось, норовя выскочить из груди. И не только из-за физического изнеможения — то, что Ламин, оказывается, заметил его отношение к выродку, стало для Шипунова неприятным сюрпризом.

Потому что это было унизительно!

И ненависть к Павлу теперь буквально распирала рептилоида изнутри, мешала дышать, заставляла трепыхаться сердце. Ее надо было куда-то деть, чтобы не сойти с ума, направить в нужное русло.

Переполненное хитростью, коварством, жестокостью русло.

Он уже знал, куда приведет это русло. К Монике.

Да, она под надежнейшей охраной и защитой, да, добраться до нее практически невозможно. Но именно эти сложности и возбуждали Шипунова.

Решая эту почти непосильную задачу, он не сможет зацикливаться на превосходстве Павла. Да и само это превосходство окажется нивелированным, когда девица, ради которой Павел готов был отдать жизнь, — и едва не отдал, между прочим, — когда красотка Моника окажется в его, Макса, полной власти. И он сможет делать с ней все, что угодно…

В глубине желтых глаз вспыхнул и запульсировал алый отблеск.

Но Ламин, конечно, прав — сейчас, в данный момент, Моника практически недоступна. И гораздо проще было бы дождаться завершения судебного процесса, потом потерпеть еще недельку-другую, чтобы окружение Моники и в первую очередь служба безопасности ее отца окончательно расслабились, и жизнь их вошла в привычное русло. Тогда забрать девчонку будет проще простого.

Но ждать не хотелось. Ждать и терпеть, глядя, как все вокруг метут хвостом перед этим гибридом? Как восхищаются им?! Самому мучительно осознавать превосходство полуобезьяны?!!

Он может не выдержать и сорваться. А это никому не нужно, и в первую очередь — ему, Максу.

Значит, приступим к осуществлению замысла немедленно.

Ну да, физически Макс пока слабоват, рана еще болит. Но голова-то не травмирована, и способность мыслить не утеряна. Вроде бы.

А значит — марш обратно на тренажер и в процессе хоть бы обдумывай варианты решения почти нерешаемой задачи.

Хотя…

Макс снова встал на беговую дорожку и включил самый медленный режим. Мерная ритмичная ходьба помогала выстраивать логические цепочки.

С одной стороны, охрана Моники Климко и Варвары Ярцевой будет усилена. А с другой — Дворкин не сможет не думать о том, что проворонил своего главного подопечного, Венцеслава. И сосредоточит максимум усилий на поиске и освобождении Кульчицкого.

Это станет — насколько удалось узнать характер Александра Дворкина — его главной задачей, идеей фикс, так сказать.

Что можно будет использовать…

Обратно тоже удалось добраться в спокойном режиме, без ненужных встреч и напряжения сил. Вполне хватало того автоматического блока, который активизировался сразу после включения сознания, а что там происходило во время сна или в бессознательном состоянии — Павел понятия не имел.

Он закрыл дверь своей комнатушки, задвинул небольшой засов, установленный им лично (что, кстати, вызвало определенное беспокойство Ламина) и обессиленно рухнул на кровать.

Напряжение, державшее его в тонусе все это время, ушло, и Павлу казалось, что мышц и костей в его теле больше нет, они превратились в студенистый желатин, не способный не то что находиться в вертикальном положении — форму конечностей сохранять прежней.

Руки и ноги лежали рядом вялыми невразумительными псевдоподиями, но ладно бы физическая усталость — стресс хлестанул по нервам, задавив чувства и эмоции удушливой апатией.

Никаких желаний не было. Вообще никаких. Не хотелось шевелиться, думать, переживать, злиться, рассуждать, строить планы, жить…

Откуда-то издалека, а может, из спутанного клубка воспоминаний, донесся теплый, ласковый голос мамы Марфы: «Ну не переживай ты так, Павлушенька! Все будет хорошо, сынок, тебе просто отдохнуть надо. Ты поспи, мой хороший, и все пройдет».