Вера Коркина - Сукин сын

— Перевести? Я пытался ее уничтожить, но мне воспрепятствовали. — Шишкин вытер лоб платком. Во простой! Уничтожить! Попробовал бы.

— Почему не отдали мне?

— Я не мог, — пожаловался Гена и издал легкий стон. Он перестал бояться следователя. Теперь следователь его опасался, ожидая, что Гена собирается что-нибудь отмочить.

— Кто вам помешал?

— Тип со шрамом и уголовной рожей.

— Авилов?

— Очевидно. Он не представился, — больной завел глаза в потолок и пожал плечами.

— Подпишите.

Гена взял листок и прочел: «Найденная мною в заброшенном помещении рукопись А. С. Пушкина при попытке ее спрятать была отнята Авиловым А. С.»

— Все верно?

— Лучше не скажешь. — Гена подписал показания, удивившись мягкости формулировки, и вежливо протянул на прощание два пальца. Следователь, не заметив, поднялся и, надевая на ходу кепку, торопливо вышел. Потом вернулся и вынул из кармана пачку сигарет.

— Не видели случайно, кто такие курит?

— Дамские, — констатировал Гена. — Не видел.

Шишкин решил по пути завернуть в гостиницу. Попросил ключ от авиловской комнаты и, пользуясь отсутствием хозяев, произвел обыск. Результат рабочего дня его полностью удовлетворил.

Значит, все точно, рукопись у Авилова. Ну а как иначе? Наш пострел везде поспел. Прикидываться нервным любовником, позорить на весь город хорошую женщину и втихомолку обделывать делишки. Своего не упустит. Матерый. А шахматный поединок происходил у следователя, оказывается, с дамой. Он нащупал в кармане пачку сигарет и вздохнул. Никогда бы не подумал.

— Странно, что Миша рассказал про рукопись, — рассуждала поутру Нина, — раньше молчал, а теперь разоткровенничался. С чего бы? Думаешь, он тебя подозревает?

— Само собой. Сколько следователя ни корми, он в лес смотрит.

— Следователи обычно ничего не говорят. Нельзя разглашать до приговора.

— Ну и?

Нина пожала плечами, и он понял, что она не решается предостеречь его открыто.

Авилов проводил глазами ее бедра и засобирался.

Дверь в библиотеку оказалась заперта, стучать не входило в его планы, и он принялся обследовать окна. Местная особенность состояла в том, что двери запирали, а окна оставляли без присмотра, не понимая их пользы и не считая за что-то путное. В библиотеке тоже отыскалось окно без шпингалетов, и Авилов бесшумно забрался внутрь, вдыхая книжную пыль и запах старой бумаги.

Помещение оказалось большим и запутанным, несколько залов с книжными полками, закоулки, туалет. Наконец он добрался до выдачи и увидел Зосю. Она подпиливала ногти, потом вынула карточки из ящика и принялась за сортировку, время от времени что-то вписывая в тетрадку. На столе стояли букет незабудок и вазочка с орехами, она хрумкала, как зверек. Сзади нависали стеллажи, возле них ютился старый диванчик, покрытый холстинкой, и стремянка для высоких полок. Сиро, скромно, аскетично, все в идеальном порядке. У девочки все мысли разложены по полочкам.

Зазвонили в дверь, и Авилов предусмотрительно скрылся за стеллажами. Бог мой, кого я вижу! Наташка. Выпустили из больницы, головка убрана, волосы лежат ровно и блестят металлом. Воин в железном шлеме. Девушки расцеловались и принялись за чай с пирожными. Зося несколько раз прошла мимо Авилова то за чайником, то за сахаром, ничего не заметив. Слышался милый щебет, легкие улыбки скользили, как солнечные лучи на подоконнике, а на прощание упаковали в Наташину сумку предмет, взволновавший Авилова, поскольку по размерам он вполне мог быть рукописью. Наталья ушла.

Он раздумывал, не пуститься ли ему вслед, но зачем? Если рукопись у нее, он вне игры. Он не Пушкин, чтобы драться в кабаке или кидать грязью в шалуна. С нею он связываться не станет. Только вот, что будет с желтыми листками? Куда их пристроит Наталья?

В дверь зашли, не позвонив. Авилов, услышав мужские шаги, вытянул шею. Одинокий рыбак, муж-мальчик, муж-слуга.

— Что грустим? За книжками?

— Да.

Он опустился на диван и вцепился в короткие жесткие волосы, словно хотел выдрать их одним рывком. Или пытался таким путем взлететь?

— Что тебе дать?

Судя по всему, клиент постоянный.

— На твое усмотрение. Можно что-нибудь детское.

— Жену забавлять?

— Она больна. Шишкин не отпускает к врачу.

— Боишься?

— Не за себя.

— Тогда чего?

— За нее, за ребенка.

— На фиг такая жизнь, — отрезала Зося. — Никакой радости.

— Мы жили хорошо, — он упрямо опустил голову.