Наталья Андреева - Смерть по сценарию

— Какие деньги? Павел просто не мог от нее отвязаться.

— Это он вам так говорил. Вы прочитали, конечно.

— Это все правда.

— Надя, он был хитрее, чем вы, опытнее, и для вас все то, что вы недавно отослали, и написал. Возможно, такие вещи Павел Андреевич делал только для самых дорогих ему людей: для сына, для чистой девушки, которая перед ним преклонялась. Не осквернять же светлую память? Он надеялся, наверное, что вы о нем монографии будете писать, когда закончите свой университет и займетесь всякими там кандидатскими и докторскими. Собирались писать?

— Все равно вы ничего со мной не сделаете уже: я люблю его, даже если он весь придуманный, и от него не отступлюсь.

— Глупо. Вам лет-то сколько? Двадцать с небольшим? Всю жизнь собираетесь здесь просидеть? А лет так через столько же ваша Алла станет просто капризной старухой и сожрет к тому времени дядю вашего, потом примется дожирать вас. Вы место в электричке пожилым людям, конечно, уступаете? — неожиданно спросил он.

— Уступаю. А что?

— Понятно, вас так воспитали. Вы нахамить не можете, котенка бездомного на улице не можете не подобрать, мимо нищих старушек пробегаете, зажмурив со стыда глаза, хотя они, возможно, больше вашего денег имеют. Вы верите, когда так называемые беженцы рассказывают историю о потерянных паспортах, сгоревших домах и поездах, которые вдруг сошли с рельсов и оставили кучу людей без чемоданов и проездных документов.

— Ну и что? — У нее даже глаза заблестели от обиды. — Разве на свете есть одна только ложь?

— Да не одна только ложь, просто ее больше, Надя. Теперь вы добровольно кладете себя на алтарь у тела невинно убиенного героя Павла. Да, может, ему так и надо! Напакостил — пора и честь знать. И от тетки вы не уйдете, она так и будет вами пользоваться, пока останутся силы языком шевелить.

— Это мой долг.

— Долг? Тогда сначала должен быть ее долг — относиться к вам как к человеку.

Тут в коридоре раздался смех, ворвавшийся из распахнутых дверей другой комнаты, совсем хмельная Алла Константиновна без всяких предисловий распахнула дверь кабинета:

— О! Все готово? Надюша, там тарелочки надо сменить. Сделаешь?

Девушка тут же ушла на кухню, нетрезвая дама нацелилась на Леонидова:

— Леша, вы выпить не хотите?

— Я за рулем. — Он попытался отодвинуться от настойчивого запаха спиртного и сигарет.

— А вы ночуйте здесь, мужа нет. Да если и будет… — Она захохотала, пошла было на Алексея, но зацепилась за стул. — Черт! Как здесь тесно!

— Осторожно! — Он поймал высокую неустойчивую фигуру и попытался запихнуть этот дорогой, тщательно лелеемый предмет в кресло.

— Сегодня в доме будет только один мужчина, да и тот женат. Приехал со своим самоваром! Нахал! Оставайся. — Она обвила Леонидова за шею, запах сладких, как кусок только что съеденного торта, духов, прилип к нему тут же, полез через ноздри в мозг туманить сознание; обтягивающая одежда слилась с Аллиным разгоряченным телом, и она, облепленная трикотажными тряпками, на ощупь совсем голая, прижалась и замерла.

Надя неожиданно открыла дверь кабинета, Леонидов ожидал нечто вроде испуганного «ойка» и смущения, но племянница бабахнула о дверь поднос с тарелками и зло заявила:

— Алла, тебя гости требуют. А этот мужчина — ко мне.

— Ты молодая еще, сучка, мне так говорить. — Гончарова отлипла от Алексея, волосы ее всколыхнулись, словно вставшая дыбом кошачья шерсть.

— Можно не так откровенно?

— А кого мне стесняться? Дядьку твоего, старого козла, что ли?! Или тебя, приживалку? Чтобы завтра убралась к нему на дачу! Слышишь?

— Не забудь, что твои хоромы без меня грязью зарастут.

— Уберешь. Мужчина этот к ней, видишь ли. Да все мужчины сначала мои, да и потом, если обратно захочу позвать, — тоже. Твоего в этом доме ничего нет и никогда не будет. Поняла?

— Ты — самое гадкое, что я видела в этом городе за три года. У тебя жабы сыплются изо рта, и сама ты жаба. Жаба, жаба!

— Уйди!

— Женщины, да перестаньте вы! — Леонидов схватил Аллу, потому что она была ближе, поволок ее к дверям. Надя испуганно отпрыгнула, из комнаты гостей вывалился брюхатый пьяный мужик с рюмкой водки в руке:

— Аллочка! Ты где, прелесть?

— Забирайте свою прелесть. — Леонидов вручил тело Гончаровой мужику, тот его неловко прижал к жирному животу, зашатался, потому что женщина такого роста была ему не по силе, тем более пьяному. Кое-как они опять удалились за стеклянную дверь, Алексей посмотрел на Надежду: