Наталья Андреева - Смерть по сценарию

— Саша, а водки у нас нет?

— Есть то, что вы с Барышевым в прошлый раз не допили.

— Можно?

Она молча полезла в холодильник, наполовину пустая бутылка приземлилась в центре стола на ледяное стеклянное донышко. Леонидов налил себе большую рюмку, выпил одним глотком.

— Легче? — с усмешкой спросила Александра.

— Посиди со мной, — попросил он. — Ты почему не ешь?

— Поздно уже, мы с Сережкой еще час назад поели. — Саша села рядом на стул.

— Почему мы ругаемся? — тоскливо спросил Алексей.

— Леша, когда мы в последний раз спали вместе?

— Как когда? Ну, в прошлые выходные.

— Не в одной постели, а просто как мужчина и женщина.

— Ну, ты беременна, а я устаю на работе. Я не думал, что нам обоим это так надо.

— Это надо. Конечно, я страшная стала…

— Какая ж ты страшная?

— Эта стройная девочка на десять лет меня моложе.

— Эта глупая девочка…

— Но она тебе интересна, а я нет.

— Саша, сам я никогда бы не стал.

— Значит, на тебя началась охота, Леша? Коммерческий директор, это, конечно, не банкир, и не важный государственный чиновник, и не владелец компании, но со своей стороны маленький царь и бог своего маленького государства. А ведь даже полгода еще не прошло.

— Саша, давай сегодня уложим Сережку в комнате, сами пойдем на террасу, будем там совсем вдвоем, и я тебя так сладко поцелую…

— Хорошо, я попробую поверить, что тебе действительно нравится такая жизнь…

…Они легли спать на той самой террасе уже в одиннадцать часов вечера, потому что Сережка непременно хотел досмотреть самые длинные дни в году до конца. Упрашивать его было бесполезно, да и стыдно, потому что ребенок не виноват в том, что родителям нужно срочно лечь в постель для окончательного примирения. Леонидов злился, клевал носом, а когда маленького любителя белых ночей удалось наконец уложить в постель, то, естественно, Алексей уже ничего не хотел, только спать, спать и спать.

В летней террасе, бревенчатой с одной стороны, той, что к дому, и дощатой со всех остальных, пахло солнцем, прогревшим за длинный жаркий день шершавое дерево; засыхающий букет жасмина сочился нежным траурным ароматом, осыпая белые лепестки на скатерть с бахромой. Эти запахи леса, лета и сумерек, наполненных возней всего, что способно передвигаться в темноте по густой траве, могли вызвать в человеке только одно: умиротворение и желание насладиться наконец негой прохладной ночи и покоем. Алексей с трудом дождался, пока ляжет к нему под бок тоже нагретая за день солнцем, ароматная жена, прислонился осторожно к ее телу и замер.

— Леша, ты спишь?

— Нет. Но не должен же я сразу на тебя кидаться?

— Может, ты спать хочешь? Спи.

Он нашел в себе силы повернуть Сашу к себе и все так же осторожно стал целовать, пытаясь убедить себя в том, что все, что он собирается сейчас сделать, необходимо. Она отвечала на поцелуи сдержанно, словно присматриваясь к мужу, потом не выдержала:

— Ты не хочешь меня.

— Ты хочешь. — Опять осторожные движения, шорох в темноте, ее влажное тело. И у него ничего не получилось, потому что настроение было совсем не то: всю неделю нервная работа, усталость, девушка, которую надо было постоянно одергивать, жара и дурацкие мысли. Все это застряло комом в самом горле так, что невозможно было сглотнуть, и мысли только об этом мешали почувствовать, что рядом лежит женщина, которая хочет просто поверить в то, что она ему еще нужна.

— Спи, — наконец решительно сказала Саша и отвернулась к стене. — Хватит мучить себя и меня.

— Только ты не думай, что… — Он не успел сочинить оправдание, как уже спал, уронив голову в блаженную мягкость пуховой подушки, и не слышал, как, вздыхая, еще долго не засыпала, о чем-то думая, его жена.

Выходные прошли очень сдержанно. Алексей чувствовал, что Саша просто ждет, когда он наконец уедет, чтобы поразмыслить в одиночестве обо всем и отдохнуть. Он же понимал, что, уехав так, он признает начало развала своего брака, который еще месяц назад казался таким счастливым и прочным, что эта вера в надежный тыл за спиной помогала терпеть утомительную работу и напряженный ритм жизни, в котором часы никогда не забывали заводить, делая это иногда даже в тот момент, когда старый завод еще не кончился. А хуже всего был наполненный непрерывным движением город за спиной, который сам по себе не давал передышки, так же как и тишины.

Началось все с Клишина, с его «Смерти…», обработавшей почву так, что потом в ней могли прорасти любые семена сомнения и раздора. Алексей сам не понял, как, появившись первый раз на сцене, стал добровольно играть придуманную для него роль: роль иглы, незаметными нитями сшивающей в одну книгу разрозненные бумажные листы. Саша ему, естественно, мешала это делать, и с Сашей поссорили. Кто и что? Это он сам не мог понять, но ходил целый день по саду, хватаясь то за лейку, то за лопату, и ничего не мог доделать до конца. Шатание продолжалось до вечера, пока Саша не сказала: