Наталья Андреева - Смерть по сценарию

Я был тогда просто Паша Клишин — нищий аспирант, веселый парень и красивый мужик. Последнее в то время было наиболее для меня ценно, потому что помогало с деньгами на карманные расходы: каюсь, что с голодухи продавал свое тело в качестве манекена на показе мод. Десять лет назад индустрия моды в нашей нищей стране была на таких задворках, что о профессиональных манекенщиках-мужчинах и речи не было. Слава богу, размерчик у меня стандартный, ростом Бог не обделил, налицо мужественный греческий профиль, крутой подбородок и все прочие атрибуты героической мужской красоты, которая так подходит под любой костюм. Да, я их немало поносил, не гнушался иногда и ремеслом натурщика, часами стоя на помосте и наблюдая, как бездарно множатся мои черты на десятках мольбертов. Я тиражировал себя не из тщеславия, до сих пор помню, как на мое лицо в каком-то модном журнале того времени одна женщина поставила чайник у себя в кабинете. Чайник был горячим, и я понимал: что-то нужно было под него подложить, чтобы не испортить полировку стола, но чувство у меня было мерзкое, когда я лежал под ним со всеми своими мужественными чертами, от которых, когда его наконец убрали, остался только вечный ожог. Бр-р-р! Мерзко! О, бедные женщины на полиэтиленовых пакетах, как я вас понимаю! Ваши пламенные взгляды и великолепные тела ежедневно в гигантских количествах трутся о чьи-то ноги, трескаются, рвутся, прислоняются к грязным поверхностям. Где тут тщеславие, скажите мне? Кто их помнит? Когда у тебя в руках два пакета по пять килограммов, уже все равно, кто на них изображен: красивое тело, собор Парижской Богоматери или просто футбольный мяч.

Алла тоже была манекенщицей. В двадцать пять самое время спросить: «А что дальше?» Естественно, мы встретились на каком-то показе: я в очередном костюме и она в вечернем платье с бездарным волнообразным декольте. Единственный плюс от моей эпизодической карьеры манекенщика — хороший вкус в одежде. Я оценивал ее не по броскости и яркости, а по удобству. Что толку в вещи, которая где-то сползает и все время вызывает чувство неловкости? Вот если ее не чувствуешь и она в то же время красива — это да. Но таких я ощущал на себе мало, очень немногие хотел иметь для себя. С Аллой мы разговорились первый раз именно об этом: о ее платье, про которое я сразу спросил, удобно ли в нем ходить и не вываливаются ли при каждом шаге плечи. Плечи действительно вываливались, а вместе с ними и начало восхитительной высокой груди, которую я оценил, даже ее еще не касаясь.

Алла никогда не была дурочкой, это ее счастье. А мое? Это был расчетливый роман: она искала себе мужа, я никак не искал жену, но обоим хотелось появляться вместе в людных местах блестящей, очень красивой парой и наслаждаться опытностью друг друга ночами в ее крохотной комнатке в коммуналке. Эта комнатка досталась Алле при размене с бывшим мужем, деспотом, жутким ревнивцем и неудачником, как она всегда утверждала. При размене однокомнатной квартирки он получил такую же комнату в коммуналке, свободу от своей ревности и красавицы жены, а Алла — возможность для более удачного брака. Но я был не вариант, у меня не было даже своей собственной однокомнатной квартирки. Жил с родителями, подрабатывал телом и писал книги, которые в то время, естественно, невозможно было издать. Тогда издавали только книги причисленных к кормушке, а не то, что население желало бы читать. О времена! Как хорошо, что вы канули в вечность и у каждого марающего бумагу теперь есть шанс.

Так вот, я со своим цветком жасмина наслаждался этими ночами и не думал ни о будущем, ни о том, какой эта история будет иметь конец. Все произошло до банальности просто: я познакомил Аллу со своим научным руководителем, тогда еще кандидатом наук, но с докторской перспективой, с Аркадием Михайловичем Гончаровым. Ему было сорок, всю сознательную жизнь он занимался тем, что пытался доказать свое родство с семьей Гончаровых, а через них и с Александром Сергеевичем Пушкиным. Он был пушкинистом или пушкиноведом (я не знаток этих терминов) и все свои многочисленные научные работы высидел в архивах, как клуша из яиц высиживает выводок бестолковых цыплят. Большинство этих яиц, на мой взгляд, были тухлыми, цыплята не выжили, сдохли после первой же публикации, но это не мешало Аркадию Михайловичу с гордостью называть число напечатанных работ.

Состоять преподавателем МГУ и подающим перспективы кандидатом филологических наук было весьма престижно. Гончаров имел и шикарную квартиру, доставшуюся от родителей, и автомобиль «Жигули», и дачу, и командировки в соцстраны на семинары и сессии (опять же не силен в терминологии) — одним словом, полный джентльменский набор того времени, с которым можно было покорить сердце любой дамы. Умная Алла свою выгоду поняла сразу: это был Брак именно с большой буквы, и счастье, что Гончарова до сорока лет еще не подхватила какая-нибудь золотая рыбка с челюстями акулы-людоеда. Вернее, он был так поглощен своим предполагаемым родством с прекрасной Натали, что долгое время не замечал других женщин. Но Алла! Я не знаю, что там было с Гончаровой, но белое с зеленым кого угодно сведет с ума, если оно еще и пахнет как жасмин.