Наталья Андреева - Смерть по сценарию

Если старшая дама была еще хороша для своих сорока пяти, то младшая смотрелась просто как фея: тоже беленькая, стройненькая, немного полноватая в бедрах и весьма похожая манерами и очертаниями загорелого тела на энергичную маман. Она с шезлонга не поднималась, но Алексей и не жаждал подробностей: порода Павла Клишина была налицо, это были его тетка и двоюродная сестра.

«Черт, неужели Михин прав, а я дурак? Не было никакого письма, а эти дамы, приехавшие в дом, как хозяева, вполне реальны, и по их виду ни за что не скажешь, что беспомощны. Вера Валентиновна если и полезет в чужой карман, то не за словом, а за пачкой купюр. У нее такая походка, что любитель свободной охоты не подойдет — сразу видно женщину, которая в жизни все выбирает сама — и нижнее белье, и верхнюю одежду. Ладно, хватит, надо линять, а то Сашка застукает на этом вернисаже и обидится».

Через густые ветки было видно, как старшая дама вышла из дома, направилась к вишневым «Жигулям», четверке, открыла переднюю дверцу и нагнулась в салон. Алексей попятился было уже от забора, когда услышал нежный загадочный свист. Свистели не со стороны клишинской дачи, а гораздо правее, там, где от поселковой улицы прикрывали не очень целый забор засыхающие кусты сирени. Леонидов пошел туда, вспоминая, где в штакетнике есть дырка побольше. Как раз у этой дырки и торчал поникший Михин, не решаясь проникнуть на территорию, которую недавно отверг как место возможного посещения.

— Мы теперь калитки не открываем? — ехидно поинтересовался Леонидов. — Мы теперь решили через забор, только не за яблоками, а за чужими идеями, они слаще, чем недозрелые фрукты.

— Да ладно тебе.

— Что ж не позвонил?

— А я гордый.

— И сегодня?

— Сегодня уже нет. Письмо пришло, Леха. Теперь уже в Москве знают, кому пересылать, даже читать не стали.

— Да? И что в нем?

— «Смерть…», конечно. Продолжение следует.

— И в нем Клишин пишет, что не тетка на даче в тот вечер была?

— Не тетка, — вздохнул Игорь.

— Любовница?

— Ага. Жена ругаться не будет? Тут всего несколько листков, ты почитай, а я спрячусь.

— Ну, давай располагайся на зеленой травке. Тебя комары не кусают?

— Кусают. Откуда в жару столько тварей? А?

— Не знаю. И главное, все на мою территорию норовят, даже через дырку в заборе. Ладно, шутка, давай свою «Смерть…».

— Она у нас уже общая. — Михин протянул листки, запрятанные, как и прочие, в прозрачную папку.

Страницы были разложены по номерам, полученный на этой неделе отрывок начинался точно с того места, которым оборвался предыдущий.

Леонидов вынул последние листы и прочел:

«Павел Клишин.

Ха-ха! Мне весело, честное слово! Шофер-дальнобойщик, подсыпающий цианистый калий в стакан с дорогим французским вином, — это мое изобретение, я его не продам даже за всю оставшуюся от остальных гениев мировую славу. Он даже не застал меня в постели с собственной женой, да и не могло там ее быть, в этой постели, потому что верхняя комната в тот вечер была занята. Конечно, я был когда-то неравнодушен к Любе — святая правда, но никогда не стоит воскрешать первую любовь, иначе в предмете, когда-то вызвавшем в твоей душе блаженный восторг, может найтись целая куча мелких гнусностей. Так, однажды в спившемся алкаше бывшая восторженная девушка-школьница запросто может узнать парня, которому в десятом классе посвящала романтические стихи.

Страницы юношеских романов надо закрывать сразу, после первого же прочтения, и никогда к ним; не возвращаться, тем более не пытаться дописать. Дело, конечно, было в Пашке, в моем сыне, которого я когда-то велел убить на первом же месяце появления в утробе матери, а он выжил, родился и стал моим вторым «я». Такое полное повторение может быть только случайным, хорошо, что я долго про него не знал, сын без моего влияния идет по моему пути, а это значит, что дорога верная.

Мы говорили в тот вечер о Пашке с Любой. Я сказал, что написал завещание, в котором все оставлю ему при условии, что он будет, как сам того желает, носить мое отчество и фамилию. Она согласилась, а что скажет этот ее амбал, меня интересует мало, потому что я знаю своего сына, как знаю себя: он не уступит. Любаша, правда, пыталась что-то сказать про моих родственников, которым все это нужно, а я так и не понял, откуда она узнала про Веру и ее денежные затруднения. Я категорично сказал, что Вера не получит ничего. Мне больно вообще всякое упоминание о ней, больно даже это слово употреблять не как имя, а как символ того, что человек принимает безо всякого доказательства.