Наталья Андреева - Смерть по сценарию

— А что так?

— Устал. На такой жаре полдня и по таким делам — помираю совсем. Поезжай в пруду своем плавать, а я тоже переоденусь — и на пляж. Хватит на сегодня.

— Как хочешь. Если придет еще один конверт, ты мне позвони на работу или домой после десяти.

— А ты уверен, что придет?

— Почти…

…На даче у Алексея все было тихо и спокойно: он просто никого там не нашел.

«На пруду все, где же им быть?» Есть Леонидову не хотелось, при мысли о горячей пище организм поджимался и начинал активно протестовать. Постоянно хотелось только пить, пить и пить, хотя вода, казалось, испарялась, не доходя до желудка.

«А быть может, сегодня я видел будущее нашей русской литературы в плетеном гамаке между двух яблонь, — лениво подумал Алексей. — А, бог с ним, с будущим. Да здравствует настоящее, если оно содержит в себе прохладную воду в этот жаркий день! Да здравствует пруд!»

Он быстренько надел плавки, запер дом и побежал к воде.

Они все были там: Барышев лежал пластом под раскаленным солнцем на остатках песка, прореженного чахлой травкой; Саша — в теньке довольно сочных кустиков у воды; Анечка рядом с ней, но на солнышке, подставляя для загара худенькие плечи и спину. При виде Алексея Саша фыркнула:

— Если бы он у любовницы был, я бы еще поняла. Если бы с машиной каждый день лизался, разбила бы ее молотком вдребезги. Но скажите мне, ради бога, как расцарапать лицо этой страсти постоянно лезть в чужую жизнь?

— Между прочим, я просто не стал тебя будить.

— Да, значит, ты хороший? Еще в пятницу была в прекрасном настроении, думала: у нас будет целых три дня выходных. Три! Три дня муж будет рядом, и я снова почувствую, что замужем не за привидением, не за свидетельством о браке, которое ты, Леонидов, кстати, успел потерять, не прошло и года, а за нормальным человеком из мяса и костей. И где мои три дня?

— Александра, есть еще целое завтра.

— Да? Ты хочешь сказать, что завтра сюда не приедет никакой Михин и вы с Барышевым не будете взламывать чужие сейфы, как какие-то медвежатники?

— Какие еще сейфы? — ахнула Анечка. — Сережа, что ты сделал?!

— Ну вот, Саша, обязательно было…

— Сережа! Ты меня обманул?!

— Это тогда, когда ночное дежурство…

— Да ты что?! — Анечка вскочила и кинулась на Барышева с полотенцем.

— Тихо ты, народ смотрит!

Она обернулась, увидела, что люди вокруг действительно заинтересованно подняли головы, и кинулась к дому. Саша за ней.

— Бабы, ну бабы! — вздохнул Барышев.

— Пойдем за ними?

— Еще чего. Сейчас поплачут вместе за компанию, потом помирятся, потом обед будут готовить.

Ну а уж к обеду я пойду мириться. Кстати, как съездил?

— А, не хочу об этом. Слушай, Серега, у тебя ведь проблемы на работе. Ну так и брось ее.

— А что искать? Где мое место под солнцем? По-? ка, кроме этого, ничего не нашел. — Он хлопнул рукой по песку рядом с собой.

— Пойдешь ко мне, начальником охраны?

— Друзья вместе работать не должны, потом начнется дележка денег, я начальник — ты подчиненный, я сказал, и ты будешь делать, и дружбе конец. Невесело.

— Вот-вот, за одну такую идею мы с тобой только что получили.

— Что, пойдем каяться?

— Я за твоей широкой спиной, Леша.

— Барышев, боюсь, ты уронишь на мое худое тело свою гигантскую тень и женщины меня не заметят. Лучше я за тобой, ты же мне друг?

— Ты хитрый, Леонидов. Всегда больше попадает не тем, кто подал идею, а тем, кто принял ее слишком близко к сердцу и принялся осуществлять.

Они встали, отряхнули песок и пошли к даче.

После того как они помирились с Александрой, Леонидов целых три дня жил спокойно. От жары бизнес понемногу стал затухать, народ в магазин не рвался, пережидал за городом жару; утюги и пылесосы стояли себе спокойненько на своих полках, новая партия товара застряла на растаможке, и Алексей немного передохнул. Он даже закончил в среду свой рабочий день почти в нормированное время, то есть около семи, солнце еще пекло так, что захотелось под холодный душ, а после еще и бутылку ледяного пива.

«Интересно, что говорят по этому поводу наши правдивые синоптики? В мае все рекорды бил жуткий холод, а в июне их же бьет жуткая жара. Не год, а глобальный катаклизм какой-то. Конец тысячелетия, елки, — это тебе не просто так, это… это… это…» — Леонидов задумался о том, что же конкретно в его жизни значит конец второго тысячелетия, и погрустнел: с одной стороны, здорово, конечно, что в такой короткой жизни попался на пути столь значимый для истории рубеж, а с другой — ничего особенного не ощущалось.