Наталья Андреева - Смерть по сценарию

— Трус, — коротко пожал плечами Демин, потом посмотрел на Леонидова: — У вас есть диктофон?

— Зачем?

— Я не собираюсь делать никакого признания.

— Да бросьте. Нет у меня ничего. Карманы вывернуть? — Леонидов демонстративно снял пиджак. — Я не агент чей-нибудь и не завербованный сотрудник каких-нибудь органов, на хрена я им нужен. Мне просто кое-что от вас надо, поэтому я и говорю, что вы перестарались, Максим Николаевич. С позой перестарались, зачем было его так старательно раскладывать по сценарию? Ну упал и упал. Как все было? Даже сам могу дословно предположить: Клишин все сидел со своим стаканом, потом вдруг подошел к раковине и начал вино лить туда, а не себе в рот. И тут вы не выдержали и вошли, а он с этим стаканом замер, как пойманный вор, а потом стал скулить.

Клишин, наверное, обрадовался, что сразу может все объяснить, не дожидаясь следующего дня, потом заметался, начал говорить, что не может, что это так страшно, да и повода-то особого нет, чтобы травиться. Он же был так красив, ваш покойный друг, и вы смотрели на его лицо, на тело, его руки, и вам все больше хотелось его убить. Так?

— Я ему только помог.

— Ну да. Хороша помощь. Вы наверняка так и сказали, что приехали помочь, отговорить, что давно против этой дурацкой затеи и специально тянули до конца, чтобы дать почувствовать, что он не сможет. Смерть надо непременно подержать во рту, как таблетку, чтобы понять, что это так просто — проглотить, но окончательно и без билета в обратный конец. А Клишин сидел и дрожал на своем табурете, потому что до сих пор в стакане еще оставалось это чертово вино и смерть была так близка, эта мысль его парализовала. Он сидел, а вы отошли к буфету, взяли два чистых стакана, налили в них вина, в один бросили яд из своей ампулы и предложили Паше выпить, чтобы, мол, успокоить нервишки. Он стакан взял наверняка с благодарностью, потому что его затрясло после всех ваших слов, а свой на стол поставил. Вы его лицо видели после того, как Павел выпил вино, или отвернулись?

Вот тут Демин слегка просел, он посерел и прикрыл лоб рукой:

— Глаза… Никто не знает про его глаза… Какие они были пронзительно-синие… А? При мне никто раньше не умирал, это нечто странное… — Он оторвал от лица ладонь и посмотрел на Леонидова: — У вас на самом деле нет диктофона?

— Не хотите признаваться? Это же было так просто: вы подождали, пока он перестанет дергаться, потом разложили в той позе, что Клишин так образно описал, и потому, что вы человек очень чистоплотный и любящий во всем порядок, прошли к раковине и тщательно вымыли стаканы. Те стаканы, что достали из буфета сами, а потом так же аккуратно пристроили их на место. У меня жена очень любит пользоваться этим импортным моющим средством, не помню, как называется, но у него запах такой устойчивый и знакомый. Мне сразу показалось, что он есть, когда я заглянул в буфет, где стояла чистая посуда. Отпечатки вы, конечно, вытерли, но запах остался, он очень въедливый.

— Вы же не милиционер, как там оказались, на даче? — Демин все-таки слегка испугался.

— В понятые напросился. Клишин умер, и уже потом вы поняли, что это удача, что можно хорошо заработать на романе, взять дачу за долги Веры Валентиновны и жениться на Наде. И вы не стали вмешиваться в тот сценарий, что Павел Андреевич приготовил, решили просто подождать, чтобы было побольше материала. Вы сами пишете, Максим Николаевич?

— Все пишут.

— Правильно. Скорее всего, хотите написать вторую часть к роману и отхватить пучок лаврушки с венка безвременно ушедшего таланта. А Гончаров был не так уж и не прав, когда говорил про Моцарта и Сальери. Дачу вы продавать не станете, вернее, не собирались до сих пор, хотели попробовать этого затворничества, жизни в лесу, наедине со своими мыслями и с тенью друга. Только он к вам не явится, и не забудьте, что я все-таки сосед, видеться придется каждый день, даже не вступая в диалоги. Как вам?

— Я продам эту дачу. — Демин говорил так же ровно, смотрел старательно и думал что-то свое.

— Правильно. Взаимно хочу, чтобы мы больше не встречались. А ведь вам представился потом еще один случай, Максим Николаевич. Вы убили и Аллу Гончарову, она устроила истерику, когда в кармашке сумочки нашлась та ампула, которую подложил Клишин. Свою вы, конечно, сразу же уничтожили, не на месте преступления, а где-нибудь в лесочке: бульк, и конец всем уликам. Могли бы сказать даме, что у нее в сумочке, у вас же была полная версия романа. Но вы решили внести в постановку изменения, Алла психовала, к тому же это она доставала яд и, скорее всего, была в курсе ваших планов, и на Наде жениться вы не могли, и хорошее приданое невесте не помешало бы, дядя ее давно на ладан дышал. У Аллы в сумочке были лекарства, гастритом маялась, вы рассыпанные таблетки усекли, когда разговаривали с ней в ресторане, куда приехали, скорее всего, не на своей машине, Надя вашу машину не видела. Наверное, дама отошла подкрасить губки, у них это часто бывает, подложить ей в стакан снотворное не составило труда. Вы обещали дело уладить, отнести в прокуратуру весь роман, убедить следствие в Пашином самоубийстве и посадили с нежным поцелуем Аллу Константиновну в белый «форд», где она и заснула последний раз в жизни.