Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

Он вышел у метро и остановился у ларька купить газету. Первая же заметка, на которую он наткнулся глазами, была просто фантастична. Оперативник даже почти утвердился в мысли, что пришла пора открыть Кукушкинса и гадать по нему, кто же преступник. Коли весь мир похож на бред психопата, значит, и жить в нем надо по тем же правилам... «Вчера в деревне N из музейного пистолета Дантеса был убит уголовник по кличке Пушкин». Кошмар...

С неприязнью Сахаров избавился от газеты, сунув ее бомжу в очках с треснутыми стеклами. Бомж учтиво поблагодарил его и тут же зашуршал страницами.

А оперативник достал «Три дня в апреле», посмотрел выходные данные и отправился в издательство под названием «Корма». Почему-то ему казалось, что это правильное решение.

В «Корме» его постигла неудача. Женщину, представлявшую Кукушкинса, видели только двое, и оба были в отъезде. Один, главный редактор Зобин, отдыхал на Майорке. Другой, обыкновенный редактор Прохоров, навещал больную бабушку в какой-то далекой деревне.

Оникс был уверен, что прочие тоже наверняка видели эту даму, но не соотнесли ее с Кукушкинсом, а потому сейчас никак не могли помочь оперативнику. Правда, корректор — молодой парнишка с живыми карими глазами — вспомнил, что Зобин как-то упоминал «подружку Кукушкинса», но толком о ней так ничего и не сказал.

С договорами затея тоже провалилась. Они лежали в сейфе главного редактора, а ключ был только у него.

Так что Сахарову пришлось уйти из издательства ни с чем. Он и ушел. Мелькнула мысль заехать к Мадам, поговорить по душам, да решил отложить это дело на потом. Завтра Михалев уезжает на «натуру», будет там дня три, а сегодня он дома. Надо ловить момент...

Сахаров снова нырнул в метро и поехал к Михалеву.

Вчера, когда я вернулась домой в двенадцатом часу ночи от Вероники Жемалдиновой, мне позвонила Невзорова. Number two. Скоро у меня будет целая коллекция психов. Надо бы составить список...

К моему возмущению, Невзорова тоже начала разговор со стихов. Бодрым тоном клинической идиотки она заявила нечто вроде «как я рада услышать твой голос, от него мой шевелится волос», после чего нагло заявила, что ей просто захотелось поболтать. Я ей ответила на это, что мне лично просто захотелось спать, поэтому болтать с ней я не буду. Она, разумеется, расплакалась.

Что-то мне все это стало надоедать. Так и мне самой недолго в психушку угодить.

Как могла, я утешила Людмилу, пообещала, что завтра все перерывы между съемками посвящу только ей, и минут через пять отвязалась от новой подруги с непередаваемым облегчением.

Петя, проходя мимо меня в комнату, покачал головой. Я не поняла, что он имел в виду. Кажется, был чем-то недоволен. Но я так утомилась за этот день, что не стала разбираться с ним, что да как, а пошла на кухню, выпила чаю и почитала новый журнал.

Расплачиваться за час вечернего отдыха мне пришлось на следующее же утро: Невзорова ждала меня у входа на студию.

Должна сказать, эта встреча вызвала у нас обеих бурю чувств. Невзорова радовалась как дитя, возбужденно махала ручками, хихикала и глупо мне подмигивала. Я негодовала. В голове моей сразу родилось несколько способов от нее избавиться. Один из них, к моему стыду, предполагал элементарное убийство. Мысленно я треснула Невзорову лопатой по макушке, а потом закопала у автобусной остановки. Не скажу, что мне стало легче, но по крайней мере я улыбнулась, она мою улыбку отнесла на свой счет, и тут уже веселью ее не было предела. Она взяла меня под руку, и мы плечом к плечу, как сестры, вошли в здание «Мосфильма».

Мы опаздывали на пятнадцать минут. Меня это устраивало: Вадя уже подготовится к съемке и Невзорова от меня отвянет. Хотя б на время. Так и получилось. К ней подбежали гримеры и костюмер, она удалилась с ними, а я, по обыкновению, стала искать хлопушку. И, тоже по обыкновению, не нашла. Обычно ее находит оператор или ассистент режиссера Галя, но сегодня ее обнаружил сам Вадя. И не где-нибудь, а в ведре с водой. Кто туда сунул мою хлопушку — ума не приложу. Наверное, враг. Может, Сладков? Вон он сидит в углу, зыркает на меня своими противными, рысьими зелеными глазами...

...Когда в павильон вошла преображенная Невзорова, я остолбенела. На ней было длинное старое пальто, серое от пыли; дурацкая шляпка, выкопанная костюмером из какого-то водевиля; сапоги на платформе и кокетливый газовый шарфик, порванный в нескольких местах. Внешность ее так же претерпела изменения. Гримеры постарались на совесть. Как того требовал сценарий, из молодой красотки они сотворили чудовище неопределенного пола. Изможденное лицо, круги под глазами, бледные губы... Боже! Да ведь это Вероника Жемалдинова!