Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

— Зачем тебе деньги, Денис? — спросил Пульс тоном бессребреника, которому деньги не нужны. — Бери пример с меня — живу как бабочка, перелетая с цветка на цветок...

— В Америку хочу съездить, — ответил Денис. — Приятель один обещал познакомить меня с Джеймсом Вудсом и Робертом де Ниро.

— Виски там пить будешь? — нахмурился Пульс.

— Буду.

— А где твоя славянская гордость?

— Да пошел ты... — сказал Денис и поднялся. — Тоня, нам пора. Вадя уже здесь, я его видел.

— Ты сегодня у нас работаешь? — обрадовалась я.

— У вас...

Пока мы шли к павильону, я рассказала Денису о Мадам. Он ничего не знал и был так поражен, что мне пришлось дважды повторить одно и то же. Он не мог поверить. Мадам всегда казалась ему кем-то вроде Вечного Жида; на его памяти она ни разу не болела ничем, кроме простуды и гриппа; так что же произошло? И он с подозрением посмотрел на меня, словно это я довела старушку до инсульта.

Оправдываясь, я вкратце поведала ему о бестактном поведении оперативника Сахарова, а также, сгорая от стыда, о том, что я посвятила Мадам в некоторые детали моего расследования.

Денис долго молчал, потом спросил, в какую больницу отвезли Мадам, и больше не сказал мне ни слова. В павильон он вошел в таком отвратительном настроении, что Невзорова, которая бросилась было нам навстречу с распростертыми объятиями, испугалась и спряталась за Ва-дину спину.

Я чувствовала себя виноватой. Денис не смотрел на меня, был мрачен, груб с Вадей и оператором. Невзорова несколько раз отходила в сторону и там тихо плакала. Новоявленный жених Сладков пребывал в эйфории, что сказалось на его работоспособности: он так старался, что минут через двадцать после начала съемок весь павильон был в дыму и смраде, мы задыхались, кашляли, а Вадя, схватившись за голову, во всеуслышание заявил, что его сейчас стошнит. Сделали перерыв.

От всех сегодняшних переживаний у меня пропал аппетит, и в кафе я не пошла. Бедняжка Невзорова напрасно бросала на меня умоляющие взгляды — я решительно отвернулась от нее и уткнулась в книжку. Она покрутилась неподалеку, повздыхала, потом пошепталась с Пульсом, и они, пошатываясь, удалились куда-то под ручку.

А я смотрела в книгу и видела фигу. Гибель Вероники, а теперь и несчастье с Мадам снова поколебали мою уверенность в собственных силах. Я понимала совершенно ясно: следователя из меня не вышло. Вся информация, которую я нарыла к настоящему моменту, ничего не стоила. Это были какие-то разрозненные факты, наблюдения и домыслы; я подозревала всех и в то же время не подозревала никого. Вчера, когда я ложилась спать, мне вдруг показалось, что это я сама всех убила. Я видела по телевизору такой фильм: юная художница мочит своих приятелей с завидным упорством, при этом бегает в полицию, клеймит нерасторопных и тупых полицейских, пишет обличительные письма в газету, а ночами дрожит от страха, пока случайно не обнаруживает самое себя с окровавленным ножом в руке над трупом лучшей подруги. Выяснилось, что она страдала раздвоением личности, о чем знал только лишь ее блаженной памяти дядя, которого она прибила еще лет пять назад бейсбольной битой, тоже как-то ненароком.

И я подумала: а что, если и я страдаю раздвоением личности? Меня это так напугало, что я вскочила с кровати и бросилась в комнату к Пете и Люсе. Люся читала журнал, а Петя спал и был очень недоволен, когда я его разбудила. Выслушав меня, он сказал, что я абсолютно нормальна, если не считать того, что ужасно воспитана. А это, мол, его упущение, поэтому я могу спать спокойно и не мучиться чувством вины.

Но мучиться я не перестала и уснула поздно, с ощущением какого-то вселенского одиночества. А тут еще Невзорова приснилась...

Мои размышления прервал Вадин визг. Он опять разругался с оператором. Я вышла из павильона и пошла куда глаза глядят, лишь бы подальше от знакомых.

Вчера, сидя в пижаме у стола, я еще раз рассмотрела свои трофеи, добытые в квартире Вероники, Мишину фотографию поставила перед собой, остальное убрала в ящик. Затем достала свою тетрадь и попыталась графически изобразить все известные мне факты. Фактов, к моему огорчению, оказалось всего два: убийство Миши и убийство Вероники. Связующим звеном между этими именами был Пульс. Только он был знаком и с Мишей, и с Вероникой. При таком раскладе он просто обязан быть убийцей. Если это не так, его все равно следует посадить в тюрьму — хотя бы за то, что он путает мне всю картину. Ведь это он (а кто ж еще?) позвонил Веронике в ту минуту, когда она уже готова была открыть мне имя змеи. И он сбивал с толку нас с Мадам, имитируя голос Вероники на Мишиных поминках.