Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

— Годится. А как насчет пользы обществу? Ты приносишь пользу обществу? Актер ты неважный, прямо скажем, плохой. Хобби у тебя не имеется. Семьи тоже. Тебе уж тридцать, а ты еще родине ни одного ребенка не подарил.

— Ты тоже не подарил, — обиделся Менро.

— Подарю еще... — пообещал Пульс. — Мне одна тут сказала, что хочет родить от меня. Я согласился.

— Кто это вам сказал? — вступил в разговор Сахаров. — Жемалдинова?

— Нет, что вы. Она старая уже.

— А кто тогда?

Пульс сделал вид, что не расслышал вопроса.

— Федюнчик, налей еще по рюмашке. Товарищ оперативник хочет выпить.

— Я не хочу, — отказался Сахаров. — Сами пейте. А у меня сегодня работы много.

Выпив, Менро поставил рюмку на стол и грозно уставился на Пульса жгучими черными глазами.

— Говоришь, я актер плохой?

Видно, до него только сейчас дошел весь смысл высказывания гостя.

— Плохой, — подтвердил Пульс. — Да и я не лучше. Так что не обижайся. Но вот хобби тебе иметь надо. Без хобби ты пропадешь. Сопьешься.

— Я?

Менро был раздражен не на шутку, и Сахаров понимал почему. Пульс выпивал гораздо чаще и больше, чем Федя, который любую пьянку воспринимал скорее как возможность пообщаться с приятными людьми. И кстати, очень редко перебирал.

— Я сопьюсь?

— Ты.

Менро замолчал, сраженный непоколебимой уверенностью старшего товарища в его будущем. Румянец постепенно сползал с его щек, вместо него появились бледные пятна.

— У меня есть хобби, — подумав, сказал он.

— И какое же?

— Я вышиваю.

Пульс ничуть не удивился такому хобби здоровяка Менро.

— Покажи! — потребовал он, хлопнув по столу ладонью.

Менро сорвался с места и убежал. Вернулся он с ворохом мятых салфеток, сунул их в руки Льва Ивановича.

На салфетках крестиком были вышиты различные узоры. Выглядело это довольно мило, Сахарову понравилось.

— Недурно, — одобрил Пульс. — Весьма недурно.

Торжествуя, Федя забрал свое рукоделие и положил

на холодильник.

— А у тебя какое хобби, Лева? — спросил он с долей ехидства.

— Я писатель, — просто ответил Пульс.

Менро захохотал. На щеках его снова заалел румянец.

— Ну, ты фрукт! Лев Толстой, блин! Пушкин! Эх-х... Не дают вам всем покоя лавры Дениса!

— При чем тут Денис? — взвился Пульс. — Мне, к твоему сведению, вообще не нравится, как он пишет!

— Зато его в журналах печатают! А тебя?

— Пока нет, но будут печатать.

— И что ж ты написал, интересно? Какой такой шедевр?

— Мемуары, — гордо сказал Пульс. — «Записки актера» называются. Ну и по мелочам там... Рассказики всякие.

Смех Менро постепенно стих. Булькнув последний раз, он снова замолчал и посмотрел на Пульса с уважением.

— Дашь почитать?

— Дам.

— Когда?

— Завтра. Сегодня у меня нет с собой.

— А о чем ты пишешь?

— О жизни, Федя. Есть у меня такой рассказ...

Пульс понизил голос и заговорил тихо, с ноткой печали, как и следует говорить о высокой литературе:

— Жил один тупой мент. Пьяница, жлоб... Его несчастная жена, едва услышав его шаги, пряталась в кладовке и там, бедняжка, дрожала от страха как осиновый листочек. А он, гад, с безумным хохотом искал ее по всему дому и, когда находил, нацеливал на нее дуло своего пистолета. Бах! И из дула вырывалось пламя. Это была обыкновенная зажигалка! Но вот однажды...

Сахаров, который слушал рассказ Пульса с непроницаемым лицом, на этом месте не выдержал и процедил сквозь зубы:

— И вот однажды спьяну он перепутал и бабахнул в нее из настоящего пистолета. Так?

— Так... — Пульс посмотрел на оперативника с недоумением и восхищением одновременно. — Выходит, не зря вас держат в розыске. Вон как интуиция работает!..

— Интуиция тут ни при чем! — отмахнулся Сахаров и спросил с плохо скрытым отвращением: — Леопольд Богоявленский — вы?

— Я... Откуда вы узнали?

— Не имеет значения. Скажите, какого черта вы сперли у Миши рассказ про Большого Якута, Большого Еврея и маленького, очень умного русского?

Пульс закрыл руками лицо и расплакался.

Менро, утешитель и угодник, отпоил Пульса водкой пополам с водой. Он пока ничего не понял и вскользь лишь заметил Сахарову: «Я же говорил, что слышал о Леопольде Богоявленском. Левка же про него и рассказывал. Мол, есть такой писатель, неизвестный, но. самый лучший... А тут вон оно что, оказывается...»

Отрыдав, Пульс громко высморкался, съел оставшийся хлеб и поведал такую историю: года полтора назад он пришел к Мише и увидел у него на столе статью на религиозную тему. Пока Миша ходил в магазин за водкой,