– Она умерла.
– Что? Та девушка… Но как?
– Во время несложной операции – с наркозом что-то напутали.
– Надо же! Послушайте, насчет Георгиади… Как бы там ни было, она ведь спасала пациентов, так? В смысле, может, и не тот диагноз ставила, но они ведь могли умереть без операции, верно?
– А могли сохранить почки, – холодно ответил на это Кадреску, поднимаясь. – Если я правильно понимаю врачебный долг, то он состоит в том, чтобы лечить больных от болезни, которой они действительно страдают!
Кадреску перемотал пленку в диктофоне: уже давно он предпочитал записывать все разговоры, которые кажутся важными, – в особенности в тех случаях, когда интервьюируемый мог впоследствии отказаться от своих слов. Он широким шагом пересек больничный двор, не глядя на гуляющих маленьких пациентов и их родителей. После разговора с Георгием Чижовым на душе остался неприятный осадок. Казалось бы, надо радоваться, что хирург вскрыл нарыв и разоблачил Георгиади, но… Что-то подсказывало Леониду, что несправедливость в отношении больных волновала Чижова не так сильно, как в отношении распределения материальных благ. Был бы врач столь же откровенен, не коснись его денежная проблема?
Но… пусть теперь Лицкявичус решает, что со всем этим делать!
* * *
Карпухин внимательно разглядывал сидящего перед ним парня. Стас выглядел настоящей развалиной, а ведь ему, судя по документам, всего двадцать четыре. В очередной раз подполковник спросил себя, каким идиотом надо быть, чтобы вот так, по-дурацки, без всякой причины губить собственную жизнь? Он никогда не находил ответа на этот вопрос, хотя задавался им множество раз за долгую карьеру. Возможно ли, чтобы люди, молодые, полные сил, были настолько не нужны Богу… или кому-то там, наверху, чтобы им позволялось попусту растранжиривать свои судьбы?
У Стаса заканчивалась ломка. Если его сейчас поместить в клинику, возможно, у него был бы шанс. Однако, судя по словам соседей, мать не однажды проделывала этот «фокус», но всякий раз сынок возвращался к пагубной привычке. Видимо, ему уже не помочь, остается лишь использовать по назначению. Видит бог, ничего Артем не желал так сильно, как виновности этого торчка в смерти собственной матери – сколько проблем разрешилось бы разом! Однако многолетний опыт подсказывал, что Стас – не убийца.
– Послушайте, почему я здесь? – нервно хрустя костяшками пальцев, спросил парень. – Что я сделал?
– Не помнишь? – приподнял брови подполковник. В таких случаях лучше не давать допрашиваемому зацепок – пусть сам соображает, что к чему. Это иногда позволяет добиться ответов, которых не выцарапать иным способом.
– А… что я должен помнить?
И этот вопрос остался без ответа. Стас занервничал еще больше. Он ерзал на стуле, и Карпухина прямо-таки подмывало вмазать ему между глаз, да так, чтобы мультяшные птички вокруг головы полетали. Но делать этого нельзя – хотя бы из этических соображений. Но Артем на пределе: на ногах с семи утра, сейчас почти девять вечера, он голоден, устал и раздражен, а это, как правило, ведет к падению настроения и желанию почесать об кого-нибудь кулаки.
– Это из-за матери, да? – снова заговорил Стас, так как подполковник не говорил ни слова. – Я… ничего не делал! Вы мне верите?
Артем издал странный звук.
– Она умерла, – констатировал парень и просительно посмотрел на Карпухина. – Мне бы… поправиться, а?
– Обойдешься, – спокойно ответил тот. – Еще три-четыре часа здесь…
– Пожалуйста! – взмолился Стас. – Что вы хотите, чтобы я сказал?
– Правду, правду и ничего, кроме правды.
– Так я же и говорю правду: мать зачем-то сунула голову в духовку!
– Это мне и без тебя известно.
– Я не имею к этому отношения!
– Рассказывай!
– Да вы что, вправду думаете, что я мог… Да кто я, по-вашему, – монстр?!
– Когда тебя ломает и нужна доза – да.
– Я никогда не тронул бы мать!
– Ты бил ее.
– Неправда! То есть я, может, пару раз и толкнул ее… но это только потому, что она не давала денег или не хотела выпускать из квартиры! Я не бил маму… по-настоящему, вот!
– Знаешь, как я вижу всю картину? – спросил Карпухин. – Тебе уже нечего было вынести из квартиры, и ты решил покуситься на свою долю жилплощади. Мать была против, и ты избавился от нее.
– Нет, говорю же: когда я пришел, она уже была… такая!
– Какая – такая?
– Стояла на коленях, голова в духовке…
– Ну да, конечно! Ты приходишь домой, видишь мать в таком положении и даже не пытаешься вытащить ее, пульс проверить…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу