Джеймс Паттерсон - Гонка на выживание

Управляющий беспокойно помахал мне рукой, дожидаясь разрешения убрать ленту, ограждающую место преступления. Минута молчания по его убитому служащему истекла. «Вот тебе и почтение к покойному, — подумал я. — Толстый полицейский в белом комбинезоне убрал с дороги твой труп, и заведение с прискорбным равнодушием продолжает работать».

Я наблюдал, как управляющий комкает желтую полицейскую ленту, спеша войти под навес. «Может, ее повесят над стойкой к другим игрушкам, — усмехнулся я напоследок. — Вклад Нью-Йоркского полицейского управления в образ жизни богатых и знаменитых».

И пошел прочь, вспоминая, где поставил машину.

Тот факт, что комиссар Дэли для этого задания выбрал именно меня, прочно засел в сознании. По дороге домой я в тысячный раз подумал об этом. Я чертовски нервничал из-за этого дела. Скорее всего мы схватим этого типа, тем более если он продолжит свои преступления.

Но проблема именно в том и заключалась. Сколько людей могут погибнуть до того, как мы его схватим?

Положение у меня было очень трудным. Улик пока совсем мало. Но я не мог подвести комиссара и город.

Когда я открыл дверь квартиры, в нос ударил сильный запах лизола, напомнив о проблемах, ждущих меня в этом мире.

— Папа, папа, смотри! — закричала Фиона. Ее косички мотались туда-сюда, когда она бежала ко мне, размахивая долларом, который я оставил под подушкой. И обняла меня, едва не свалив с ног. — Зубная фея не забыла! Пришла все-таки!

А где-то читал, что восьмилетние девочки уже не интересуются игрушками — им нужны только косметика, одежда и электроника. Но Фиона, на радость мне, еще верила в волшебство. Я тоже обнял ее, и все мое беспокойство улетучилось. По крайней мере я хоть что-то делал правильно.

Фиона потащила меня в гостиную, я увидел швабру, пластиковое ведро и задумался, как Мэри Кэтрин провела свой день. Мне ли жаловаться? Как ни скверны мои будни, ее — и того хуже.

Секунду спустя она вошла и поспешила к швабре. Но я перехватил рукоятку, а другой рукой указал на лестницу, ведущую на третий этаж, в ее квартиру.

— Иди, отдыхай, Мэри. Я сделаю все необходимое. Тебе нужно приятно провести время с кем-то достаточно взрослым, чтобы голосовать на выборах. Это приказ.

— Майк, ты только что вернулся и должен немного отдохнуть, — запротестовала она. — Я могу задержаться на несколько минут.

Мэри Кэтрин потянула швабру к себе, но я держал крепко. Мы стали вырывать ее друг у друга, ведро опрокинулось, и вода растеклась по полу.

Не знаю, кто первый из нас засмеялся, но через секунду мы оба хохотали вовсю.

— Пол придется вытереть, — наконец сказал я. — И в последний раз приказываю тебе как полицейский покинуть эту квартиру. А то надену на тебя наручники.

Мэри Кэтрин внезапно перестала смеяться. Выпустила швабру и торопливо отвернулась, как в тот раз, когда мы коснулись друг друга в кухне. Теперь она определенно покраснела.

— Я имел в виду… не это, — сдержанно пояснил я.

— Майк, день был тяжелым. Завтра будет такой же, поэтому давай немного отдохнем.

Она пошла к лестнице, потом остановилась и постукала по стопке бумаг на журнальном столике:

— Тебе это будет полезно узнать. Доброй ночи.

Я подумал, что устанавливаю личный рекорд по количеству попаданий впросак перед женщинами за один день. Решил приписать это усталости. Или, может, у меня тоже начинался грипп.

Я посмотрел на бумаги, оставленные Мэри Кэтрин, — подробная компьютерная распечатка, медицинская карта моей подвергнутой карантину семьи. Кому нужно какое лекарство, сколько, когда. Я удивленно покачал головой. Эта женщина делала невозможное.

Может, спросить у нее, где находится псих-убийца?

Выходя из ванной в своей квартире, Учитель вытирал полотенцем мокрые волосы и замер услышав странный звук за окном спальни. Отогнув пальцем штору, он выглянул.

Внизу на Западной Тридцать восьмой улице кучер вел под уздцы серую, унылую лошадь в соседний, превращенный в конюшню дом. Рядом находились грязный гараж такси и пункт обналичивания чеков со стальными решетками на окнах и вечными осколками битого стекла на тротуаре под ними.

Учитель усмехнулся. Угол Тридцать восьмой улицы и Одиннадцатой авеню слишком грязный и захудалый даже для Адской кухни. Может, он ненормальный, но все-таки любил это место. По крайней мере здесь все было подлинным.

Опустошенный после выброса адреналина, он лег на тренажерную скамью возле кровати. На штанге было два блина по сто восемьдесят фунтов. Он легко снял ее с опор, опустил на грудь и полностью выжал, проделав это десять раз с замедлением, от которого горели мышцы и на глаза наворачивались слезы.