Адам Холл - Мат красному королю

— Да. Но это лучше, чем ждать, когда наберется больше улик. Да и какие же еще доказательства удастся собрать? Мы уже опросили несколько сотен людей, каждый из которых, предположительно, мог видеть Струве возле «вентуры», когда она стояла у дома Мелоди Карр вечером накануне крушения… но безуспешно.

Бишоп так старательно вытряхивал пепел из трубки, что, казалось, потерял всякий интерес к разговору. Наконец, он проговорил:

— А как насчет де Витта?

— Тут улик против Струве еще меньше. Хотя на это дело я весьма надеялся, оно поначалу казалось не таким сложным. Но наши баллистики сличили пулю, найденную в теле де Витта, и пистолет, который я вчера забрал в лесу. Они не совпадают.

— Он выбросил оружие вместе с телом в море.

— Или еще куда-то. Только дурак не догадался бы сделать это. У нас имеется твое свидетельство, что Струве стрелял в тебя в отеле и что его рука висела на шейной повязке; иначе говоря, он готов был палить в кого попало, в любого, кто ему не понравится, и у него были причины притворяться, что его рука временно выведена из строя. У нас есть свидетельство Мелоди, что он фактически признался ей нынче ночью в убийстве де Витта. Все это очень подозрительно, как и в случае с Брейном; выглядит очень расплывчато. Петля в конце концов затянется, я не сомневаюсь, но на меня сверху давят. Хотят, чтобы Струве сел на скамью подсудимых как можно скорее. Достаточно минимального количества улик. А как я говорил… минимальное есть. Таков мой ответ — да, мы передадим его в руки прокурора, как только схватим.

Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула позади него, Фрисни вытащил сигарету.

— А почему ты меня спросил об этом? — поинтересовался он, щелкая зажигалкой.

— Потому что, Фредди, сегодня утром я уже получил признание в убийстве. Мне признался в нем тот, кто считает, что именно он убил Брейна.

Фрисни пристально вглядывался в Бишопа, словно просвечивал его рентгеновскими лучами, и ждал.

— Сегодня вечером, — медленно продолжал Бишоп, — я собираюсь встретиться с этим человеком еще раз. И попробую получить четкие показания. Не думаю, что их можно будет подкрепить какими-то фактическими уликами. Но именно поэтому мне и делают это признание. Ведь потом всегда можно отказаться от своих слов.

Фрисни что-то проворчал и отвел взгляд в сторону.

— Если ты сочтешь, что сообщение будет ценным, я думаю, ты дашь мне знать.

— Конечно. — Бишоп в задумчивости провел рукой по лицу, кончики его пальцев бессознательно исследовали небольшой, только начавший подживать шрам, идущий от левого глаза к подбородку. Когда Мелоди летела с ним в Монте-Карло, она хотела видеть в нем Брейна. Когда она боролась с ним в чаще леса, то принимала его за Струве. Пора ей принять его за самого себя, и сегодня вечером он заставит ее это сделать.

Бишоп поднялся.

— А ты, Фредди, сообщи мне, как только возьмешь Струве.

— Естественно. В тот же миг.

Свет полуденного солнца проникал в комнату. Он четко высвечивал контуры резьбы на массивном стуле, блики играли на выпуклостях письменного стола, сделанного из дуба и липы, причудливые тени падали от стоящих на нем предметов: телефона цвета слоновой кости, китайских нефритовых фигурок, кактуса, папье-маше, табакерки, подставки для сигар, книг, спичечных коробков — лавка древностей, в которой царит образцовый порядок и которую мисс Горриндж ежедневно обслуживала с какой-то злобной любовью.

Отбрасывали тени и фигуры на шахматной доске. Теперь их расположение стало иным.

Мисс Горриндж сидела за своим письменным столом и смотрела, как Бишоп задумчиво склонился над клетчатым полем боя.

— Похоже, будто все идет прахом, — сказал он. — Эту игру никто не ведет, не направляет. — Он убрал с доски фигуры, которые использовались во время последнего сражения, и оставил только те, которые символизировали участников дела Брейна. Красный король по-прежнему стоял в центре доски — сам Брейн, все еще главная фигура, вокруг которой вращались остальные. Теперь Бишоп подвинул красную королеву: прежде она занимала место рядом с королем, теперь противостояла ему.

— Эверет Струве, — говорил себе под нос Бишоп, — поменял цвет. — Он убрал белого коня и заменил его красным, который объявлял шах королю и одновременно угрожал королеве. Другая королева — белая, повисла над доской в руке Бишопа.

— А вот и малышка Софи Маршам…

— Трудный ребенок, — произнесла мисс Горриндж.